Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 3

 Наконец, настал наш и ноябрь месяц, и я очень рад был, что успел к сему времени как сию вновь затеянную работу кончить, так окончить и мои планы и рисунки. На сих последних изобразил я наилучшие тогдашние виды в саду нашем, срисованные с самой натуры. На одном из них изобразил я нашу ротонду со всеми ее окрестностями, а на другой — всю нашу развалину в горе песчаной, а на третьей — вид нашего дворца и окрестностей оного. И сии рисунки были первые, которые срисованы были мною с натуры; и мне удалось сделать их, равно как и планы, довольно хорошо, к чему поспешествовало много и то, что я, воображая себе, что их увидит сама императрица, не жалел при том трудов и употреблял сам охотно все свое, на лучшее отработывание оных, искусство.

 Итак, не успел я всего сего кончить, как, собравшись вместе с женою и старшею моею дочерью, имевшими нужду побывать в Туле, 4–го числа ноября в сей путь отправился. Г. Давыдов приезда моего уже дожидался и, увидев сделанную мною иллюминацию, так был ею доволен, что не мог довольно меня за то расхвалить и возблагодарить, не сомневаясь нимало, что она и наместнику нашему понравится. После чего мы с ним тотчас в Калугу и отправились, а жена моя, исправив свои нужды, поехала назад в Богородицк.

 Как сия вторичная моя езда в Калугу была для меня в особливости достопамятна тем, что преисполнена была многими для меня удовольствиями, то опишу я вам ее подробнее.

 Мы отправились с ним в сей путь 5–го числа ноября, после обеда, и расположились ехать не прямою дорогою, а чрез Алексин, поелику г. Давыдову хотелось заехать к приятелю своему г. Мансурову, бывшему тогда тульским предводителем, у которого мы в деревне и ночевали. И этот был первый еще раз, что я был у господ Мансуровых и пользовался их угощением.

 В последующий день, продолжая свой путь, приехали мы к обеду в Алексин. Тут съехались мы с генералом с Дмитрием Васильевичем Арсеньевым, и были вместе у родственника нашего Петра Алексеевича Киреева, бывшего в сие время тут городничим, угощавшего нас всех тогда обедом. И как г. Давыдов был гость беседный, то за угощением сим и позамешкались мы в Алексине так долго, что выехали уже перед вечером и не успели на пароме переправиться чрез Оку, как и обмеркли. Погода случилась тогда мрачная и самая дурная осенняя. И поелику ночь была самая темная, то в темноте сей и сшиблись мы совсем с дороги и заехали, сами не знаем куда, и рады–рады были, что попали нечаянно на знакомый г. Давыдова дом Петра Кононовича Прончищева, у которого и принуждены были остаться ночевать. И в дальнейший путь не прежде уже поехали, как 7–го числа поутру. И как надобно было поспешить, чтоб не опоздать, — то, едучи дурною дорогою по горам и по лесам, имели мы много труда и беспокойств. Однако, накормив в Боброве лошадей, успели еще до вечера приехать в Калугу и остановиться в общественном доме для квартирования.

 Там наше первое дело было переодеться и спешить к наместнику, праздновавшему в самый сей день навечерие своих имянин и дававшему у себя городским в сей вечер маскарад. Наместник принял нас как гостей очень ласково и был приезду нашему доволен. Я представил ему свою иллюминацию, которую в тот же час для испытания в комнатах его зажгли. И она имела счастье ему так полюбиться, что он не мог на нее довольно насмотреться. И расхвалил сие новое мое изобретение, благодарил меня за мое к нему усердие и приказал тотчас отнести ее в зал и поставить на хорах, дабы все съезжающиеся в самое то время на маскарад могли ею утешаться. Итак, иллюминация моя подверглась тотчас зрению всей публики и приобрела себе всеобщую похвалу.

 Наутрие, как в самый день наместниковых имянин, собрались мы все вместе и со всеми тамошними городскими чиновниками, по обыкновенному, для поздравления его со днем его имянин. И собрание было превеликое. Кроме нас с г. Давыдовым, приехало к сему дню несколько и других наших тульских чиновников, и мы все отличаемы были от прочих как приезжие гости. Что касается до меня, то день и случай сей был для меня в особливости достопамятен тем, что наместнику угодно было пред веем многочисленным собранием наименитнейших из своих чиновников рекомендовать и осыпать меня толь многими похвалами, что сие обратило все глаза и внимание на меня, и самого меня даже в стыд вогнало. А сие и подало повод к тому, что все начали ко мне изъявлять свои ласки и вступать со мною в приятные разговоры. А таковое отменное от того уважение наполнило сердце мое наичувствительнейшим удовольствием.