Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 3

 — Так!… И вот последствия от первой неосторожности. Ему нужно было разлакомиться, как и пошло далее. И диковинка еще, что он не более требовал.

 — «Ах! это и вышло действительно; ибо как и в этот год все косившие сено ему требуемое число заплатили, поелику всем цена сия казалась еще сносною и все хотели только с ним развязаться и не остаться без сена, то он, содрав и в сей раз кожуринку, еще лучше первой, и разлакомившись тем еще более, на третий год, поступив таким же образом, стал требовать уже по рублю с косы каждой».

 — Так!.. он не дурак и сам о себе, а на дураков только напал. Ну что ж, и заплатили по рублю?

 — «Нечего было делать, помялись, помялись, но как стал он действительно гнать, угрожая даже оружием, ибо в сей раз вывезены были у него даже и пушки, то решились, наконец, заплатить ему и по рублю, дабы только от него отвязаться и косить спокойно сено».

 — Это уже совсем плохо было сделано; ибо тем самим и дали ему повод к присвоению себе на веки этой степи и получить на нее некоторое право.

 — «Что делать! кому было спорить и кому стоять! Весь народ состоял из сущего сброда и людей без всякого начальства и без права. Совсем тем содрание сей третьей кожурины со всех нас и посторонних сделалось уже всем чувствительно. Все начали уже о том говорить и толковать и все бояться, чтоб он, увеличивая сим образом с года на год цену, не довел ее и до пяти рублей и больше».

 — Они и не погрешали в том, и это могло бы скорее всего случиться; но мне удивительно, что я от своих о том ни слова не слыхал, и они мне на сие не жаловались.

 — «Да как им и жаловаться, когда с них никогда ничего не было и требовано, и они по прежнему косили себе, где хотели, безданно–безпошлинно».

 — Это удивительно! Но почему же так?

 — «Как почему? потому что он знал, что у вас земля купленная, и что вы имеете законное право ею пользоваться, а потому ваших он и не трогал. Он не дурак! Но самое сие некоторым из наших и открыло глаза, ибо как они, завидуя вашим, о том им говорили, а ваши сказали: «Вольно–де вам, дуракам, платить. Степь казенная и вольно Пашкову ее называть своею. Никто еще не знает почему он ее своею называет, а теперь сами вы подали ему на себя осел, и поглядите как он с вас драть станет». А сие и наставило на ум д. взбудоражило всех наших. «В самом деле, начали они говорить: — ведь степь казенная, и мы еще не знаем почему Пашков ее называет своею, за что же нам ему платить? с Болотовых не берет он ни копейки, и не требует, а это и доказывает, что она ему не крепка и присвоение сумнительно». — А не успели распространиться в народе такие судаченья, как мало по малу смолвились и согласились все в последующий год сделать скоп и заговор и не только ему не давать ничего, но ежели станет сгонять, то всем стать за одно грудью и гнать с степи и самых требователей; что они действительно и сделали. И, смолвившись, все стали грудью и, угрожая обиральщиков самих перерезать косами, такой на них самих страх нагнали, что они принуждены были, не солоно хлебав, уехать, и более не показывались; а весь народ в это лето и косил степь безданно–безпошлинно».

 — Браво! и давно бы, а того лучше с самого начала так–то бы поступить надлежало. Но что ж после?

 — «А то, что и в прочие после того немногие годы не смели они уже выезжать, и степью опять начали все владеть по–прежнему и называть ее все уже казенною».

 — Но почему ж он теперь, спросил я далее, вздумал ее за собою отмежевывать?

 — «Черт его знает! твердит только, что она его. Нас всех называет грачами, несмыслями и, насмехаясь, говорит: «Посмотрит он, как они будут каркать и как не допустят отмежевать ему ее». Словом, он всех нас почитает ни за что и говорит наверное, что он всю ее отмежует за собою».

 — Это еще Бог знает! и каково случится карканье, не зазвенело бы и у самого его оно в ушах. Это еще посмотрим.

 — «О, дай Бог, чтоб хотя вы нам помогли. На нас надеяться не можно. Мы все ни уха ни рыла не знаем, и теперь вся у нас надежда на вас одних. Вам дела такие из опытности уже знакомы».

 — То так, государи мои! я готов употребить все, что могу и непремину верно это сделать. Совсем тем не могу довольно надивиться поступкам господина Пашкова. Нельзя, кажется, статься, чтоб он только сдура, по одной только наглости и не имея никакого права и следа, вздумал степь сию не только присвоять себе, но и взять межевщика на свой кошт для отмежеванья оной. Это–то меня удивляет и кажется совсем ненатуральным делом; а надобно верно чему–нибудь быть, и уже не имеет ли он в самом деле какого права к называнию ее своею? Попросту нельзя ему никак этого делать.