Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 4

Наконецъ, 19-го числа, въ третьемъ часу по-полудни, прискакалъ къ намъ первый курьеръ съ извѣстіемъ, что ѣдутъ его передовые, которые вскорѣ послѣ его вмѣстѣ съ ханскою кухнею и пріѣхали. Сіе опять всѣхъ насъ перетревожило. Городничій нашъ поскакалъ, съ своими драгунами, ему на встрѣчу, а я распоряжалъ къ пріему его все нужное въ квартирѣ. А немного погодя, пріѣхалъ наконецъ и самъ, его свѣтлость ханъ.

Мы, со всѣми нашими судьями и множествомъ сбѣжавшагося народа, встрѣтили его у крыльца моего дома, и я провелъ его въ свою гостинную, гдѣ онъ разоблачился, и скинувъ свою соболью шубу и съ головы шаль, которою былъ окутанъ, остался въ одномъ своемъ длинномъ, носильномъ платьѣ, похожемъ весьма на монашескую ряску или. полукафтанье, а и шапка на немъ осталась во всемъ подобная монашеской камилавкѣ, съ тою толькою разницею, что сшита была изъ наимельчайшихъ черныхъ овчинок . Теплый мой и спокойный, домикъ такъ ему полюбился, что онъ тотчасъ сказалъ пріѣхавшему съ нимъ вмѣстѣ г. Лашкареву, что онъ вознамѣрился здѣсь взять отдохновеніе и переночевать, и въ дальнѣйшій путь отправится уже наутріе. На что онъ ему отвѣчалъ, что это будетъ очень кстати, поелику коляски, въ которыхъ ѣхали его чиновники, по дурнотѣ тогдашнихъ зимнихъ дорогъ и по ухабамъ, такъ изломались, что ихъ доводится бросить и доставать вмѣсто ихъ зимнія кибитки.

Не успѣли всѣ узнать, что ханъ расположился у насъ ночевать, какъ всѣ наши судьи ему откланялись, и остался съ нимъ одинъ только я, какъ хозяинъ, и г. Лашкаревъ, что мнѣ было въ особливости пріятно, поелику я получилъ случай не только насмотрѣться на него, сколько мнѣ было угодно, но съ нимъ вступилъ и въ разговоръ. Онъ показался мнѣ еще очень нестарымъ и не болѣе какъ лѣтъ 36 или 40. Собою былъ высокъ, сухъ и худъ, и точно какъ монахъ, весь въ черномъ платьѣ, но видъ имѣлъ пріятный, и всѣ черты лица его означали въ немъ разумъ острый и великій. Онъ сѣлъ тотчасъ для отдохновенія на наше канапе, по обыкновенію нашему, а не по азіатскому, а въ тотъ же почти мигъ камердинеръ его, французъ, поднесъ ему кофе, стоя предъ нимъ на колѣняхъ. Я удивился сему обыкновенію, также и тому, какъ онъ курилъ табакъ изъ трубки, поданной ему послѣ кофе.  Сія была обыкновенная глиняная, турецкая, съ предлиннымъ чубукомъ, и ханъ курилъ изъ нея, вставши уже съ канапе и расхаживая по комнатѣ, и особлибость куренія его была та, что онъ, курнувъ не болѣе разовъ трехъ или четырехъ, пускалъ потомъ изо рта такое великое множество дыма, что весь онымъ обнимался, и трубка выкуривалась уже вся и подавали ему чрезъ нѣсколько минутъ уже другую.