Жизнь и приключения Лонг Алека

В приземистый кирпичный склад грузчики таскали мешки, кипы, ящики. Вероятно, разгружался пароход, стоящий по корме «Трафальгара», но Алек не мог его видеть. У дверей склада на ящике сидел английский солдат с карабином в руках. Громко разговаривая и смеясь, по причалу прошли французские военные моряки в синих беретах с красными помпонами. Появился офицер в незнакомой Алеку форме. Он подошел к молодому грузчику и начал что-то говорить жестикулируя, показывая на разгружавшийся пароход. Грузчик, согнувшись под тяжестью кипы, терпеливо слушал. Потом, не выдержав длинной речи, сбросил свою ношу на землю и выпрямился, держа руки по швам. Когда офицер ушел, грузчик смачно плюнул ему вслед. К нему подошли два его товарища, подняли с земли кипу, положили ему на спину. Турок, тяжело переступая кривыми, сильными ногами, скрылся в складе. Проехал грузовик на литых резиновых шинах. В кузове сидели английские солдаты.

Алеку наскучило смотреть в иллюминатор. Он присел на койку, задумался. Что же с ним теперь будет? «Приятное» путешествие окончилось. Удастся ли Айне повидаться с ним перед отправкой в Россию? Какое начальство в турецкой тюрьме, если ему суждено туда попасть? Все имело важное значение. Но пока не стоило думать о будущем. Надо заснуть. Он закрыл глаза…

Алек очнулся от звука ключа, поворачивающегося в замке. Вернулся Мерфи. Вид его не предвещал ничего хорошего.

— Опоздали, — раздраженно проворчал он, присаживаясь на койку. — Пароход ушел в Одессу вчера вечером. Когда будет следующий, неизвестно. Сообщение нерегулярное. Говорят, недели через две. Придется вам, Лонг, посидеть в турецкой тюрьме. Она похуже, чем в Бомбее. Мне жаль вас, но ничего не поделаешь. Собирайтесь.

— Я готов. Вещей-то у меня нет. Все на себе.

— Тогда пошли. Хочу вам сказать на прощание — не обижайтесь на меня. Я делал для вас все, что мог. Вы хороший человек, и я никогда бы не посадил вас в тюрьму. Желаю, чтобы ваше дело закончилось хорошо. Может быть, в России будет легче?

— Сомневаюсь. Спасибо вам, Мерфи, — с чувством произнес Алек. — Я все понимаю.

Они вышли на палубу. У трапа курили два турецких жандарма.

— Вот новые конвоиры. Я уже оформил на вас документы и сдал тюремному начальству. Прощайте, Лонг.

— Прощайте, Мерфи. Куда же вы теперь?

— На днях идет пароход в Индию. Сяду на него, а там домой, в Брисбен.

— Мерфи, сделайте для меня еще одно доброе дело. Если возможно, конечно. Зайдите на Элизабет-роуд, семнадцать, к старику Струмпе, и расскажите подробно о нашем плавании. Он отец моей жены.

— Ладно, Лонг. Я сейчас запишу адрес. Прощайте.

Мерфи повернулся и пошел в каюту. Один из жандармов подтолкнул Алека в спину:

— Но, но! Иди!

На пристани жандармы встали по бокам Алека, и они двинулись к городу. Шли по разбитым каменным мостовым, мимо лавчонок с узкими ставнями, рынка ремесленников. Здесь стоял невероятный шум. Кузнецы, ткачи, чеканщики, сапожники громко предлагали свой товар. На арестанта никто даже не посмотрел. Ну что он мог купить? По улицам шатались иностранные матросы. Они бесцеремонно хватали вещи, разложенные на лотках, бросали продавцам деньги, засовывали покупки в карманы и шли дальше. Их провожали озлобленные взгляды турок. Некоторые шептали вслед ругательства.

После долгого петляния по кривым улочкам они вышли к берегу моря. Высокая, поросшая мохом стена окружала каменное здание. Вверху все было обтянуто колючей проволокой, по углам стояли вышки с вооруженными часовыми. В стене — железные ворота, над ними надпись: «Главная городская тюрьма».

Жандармы позвонили у маленькой квадратной двери, и старый усатый надзиратель впустил их. Он подозрительно оглядел Алека и сказал что-то конвоирам. Они пошли по темному, вонючему коридору. У дверей с табличкой «Дирекция» надзиратель остановился, пригладил усы, постучал.

В тесной, задымленной комнате с низким потолком, в углу, за заваленным бумагами письменным столом, сидел толстый жандармский офицер в очках. Он неприязненно взглянул на Алека, бросил несколько слов конвоирам. Те козырнули и вышли из комнаты. С минуту тянулось молчание, потом жандарм спросил:

— Говоришь по-французски?

— Немного.

— Черт бы тебя побрал, сын осла. Мало нам своих заключенных! Так возись еще с тобой, отвечай, — на довольно правильном французском языке проворчал жандарм.

— Я сюда не просился.

— Молчать! Тебя не спрашивают. Меня зовут Хасан-эффенди. Запомни. Я здесь аллах, султан и высшая власть. Эй, Пич Нури! — повернулся он к надзирателю, стоявшему навытяжку у дверей. — Посади его в общую камеру. Обыщи как следует. Чтобы не было ножа.

Надзиратель схватил Алека за скованные руки, вытолкнул в коридор. Темным проходом через две узкие железные двери они вышли в маленький дворик. Толпа оборванных арестантов бросилась к ним, окружила плотным кольцом. Надзиратель заорал истошным голосом:

— Прочь с дороги!

Никто не обратил на него внимания. К Алеку подошел высокий человек с багровым шрамом через всю щеку, нахмурил брови, что-то сказал. Алек сделал жест — не понимаю, мол. Высокий обернулся к заключенным, поискал кого-то глазами, крикнул: