Жизнь и приключения Лонг Алека

Вечером открылся «глазок», и на пол упала бумажка. Алексей подобрал ее. При свете тусклой угольной лампочки он прочел: «Держись, Алеша. Ничего не знаешь, ничего не ведаешь. Василий». Алексей пожевал бумажку, проглотил. Так всегда делалось в тюрьмах, рассказывал Бруно Федорович. На душе стало полегче. Он не одинок. О нем помнят товарищи. Лободе тоже, наверное, несладко.

На следующий день его снова вызвали на допрос. Лещинский посмотрел на распухшее лицо Алексея, сочувственно покачал головой:

— Что они с вами сделали, изверги. Право, я не хотел этого. Ну-с, продолжим. Итак, вы принесли чемодан на судно…

На этот раз Лещинский не терял слов напрасно. Он был холоден и официален. Разговора о сыновьях и добром государе не поднимал.

— Никакого чемодана я на судно не приносил, — сквозь распухшие губы выдавил Алексей.

Его увели и снова избили. Он ничего не сказал. Собрал всю волю и мужество и выдержал. Последующие допросы тоже ничего нового следствию не дали.

…Алексей лежал на койке. Ныло все тело. Он с усилием поднимал руки, ощупывал лицо, глаза, губы. Как будто бы все цело. Только левый глаз не открывается. Совсем заплыл.

Он не испытывал никаких чувств, кроме огромного удовлетворения. Выдержал. Алексей даже как-то поднялся в собственных глазах. Значит, на него можно положиться. Не ошибся Кирзнер, когда давал ему поручение. Только бы выбраться на волю! Он будет продолжать борьбу. Всю жизнь. Где бы ни находился… Иногда Алексей думал о том, чем может кончиться их «дело». Кирзнер, рассказывая о царских тюрьмах, допросах, всевозможных провокациях, говорил, что показаний одного свидетеля недостаточно для обвинения, необходимы другие улики. А в их деле нет улик! Правда, на их стороне сила, и они могут сделать все, что захотят, вопреки законам, написанным на бумаге. Но все-таки хорошо, что улик нет.

Мысли неотступно возвращались к Пеструхину. Что он видел? Чемодан. А может, это ему пригрезилось? Может быть, они никогда и не говорили о чемодане, об отрезах? Кто докажет, что это было именно так? Фараоны ведь ничего не нашли.

Время тянулось медленно. Алексей не ел. Похлебка и каша оставались нетронутыми. Хотелось только пить…

15

Об аресте сына Иван Никандрович узнал на следующий день. Алексей не пришел домой. Раньше с ним такого не случалось. Чибисов пошел на «Бируту». На пароходе он все узнал. Причины ареста были неизвестны, и Иван Никандрович отправился в центральную тюрьму. Там ему сказали, что Алексей под следствием, свидания не разрешены и пока ему здесь делать нечего. Печальный вернулся Чибисов домой. Его мальчик, его Алеша, в тюрьме! За что? Что он натворил?

Иван Никандрович был совершенно уверен, что Алексей не сделал ничего бесчестного. Стыдиться ему нечего. Значит, все связано с революцией, о которой так много сейчас говорят. Со стены прищуренными, умными глазами на него с усмешкой смотрел отец, Никандр Чибисов.

Иван Никандрович подошел к буфету, вынул графин, налил стопку, выпил. Может быть, успокоит? Мысли разбегались. Было страшно за сына. Он хорошо знал, что такое царская тюрьма. Алексею всего девятнадцать лет! Был бы постарше…

В памяти возникли картины прошлого… Вот полицейские переворачивают все в доме. Обыск. Отец стоит, прислонившись спиной к печке. В глазах ни страха, ни смущения. Одна злость и презрение… А когда приказали одеться, Никандр натянул пальто, взял в руки узелок с вещами, мать припала к его груди, он ласково погладил ее по голове, поцеловал и негромко проговорил:

— Ничего, Варя, ничего. Наш верх будет. Не горюй. Скоро вернусь. — Его вытолкали из комнаты, и с тех пор семья не видела Никандра. Редко приходили вести издалека, откуда-то с Енисея. Так и пропал на царской каторге.

Иван Никандрович вздохнул. Неужели такая же судьба ждет Алексея?

Нудельман пригласил Ивана Никандровича к себе. Он ходил по комнате большими шагами, заложив руки за спину, опустив тяжелые синеватые веки. «Лицо его, с нездоровым желтым оттенком, с темными кругами под глазами, указывало, что хозяин брокерской конторы нездоров. Он пригласил Чибисова сесть, но разговора почему-то не начинал. Молчание угнетало. Наконец Нудельман остановился, поднял веки и прямо взглянул в лицо Ивану Никандровичу. Глаза у Нудельмана были темные и очень блестящие.

— Иван Никандрович, — глухо сказал хозяин, — по-настоящему мне следовало бы вас уволить.

— За что? — привстал в кресле Чибисов. Новость была ошеломляющей.

— За то, что ваш сын арестован и находится в тюрьме по политическому делу. Он неблагонадежный. Понимаете? К сожалению, об этом стало известно нашим конкурентам, и они стараются бросить тень на мою фирму…

Иван Никандрович гордо вскинул голову:

— Я не знаю, за что арестован мой сын, но, если он заключен в тюрьму по политическому делу, а не по уголовному, я не стыжусь. Вся прогрессивная Россия требует изменений, Роберт Наумович. Вы это прекрасно знаете сами.