— Ах, я понимаю, что в Бирючинске накопилось множество хозяйственных дел, требующих моего присутствия, — вдруг неожиданно громко проговорила Марья Алексеевна, явно рассчитывая быть услышанной соглядатаями мужа. — И как только буду в силах, обязательно приеду. И поверьте, сумею отблагодарить за… оказанную услугу.
Аким Евсеич собрался было сказать, что такой необходимости нет, но Натали поднялась из кресла:
— Батюшка, как всегда прав, мы злоупотребляем вашим гостеприимством. И нам, действительно, пора откланяться. — Натали грустно, с едва уловимой, странной улыбкой посмотрела на Марью Алексеевну, которая расширившимися зрачками смотрела мимо гостей, будто видела нечто совсем другое.
Акиму Евсеичу казалось, что ему сниться дурной сон. Он одновременно понимал и не понимал всё происходящее. Но, возможно, в мыслях Натали не было никакого умысла, а та страшная догадка, что родилась у него в мозгу, это он себе надумал, ведь откуда Натали знать истинное положение Марии Алексеевны? А уж её стремление избавиться от больного и нелюбимого мужа — тайна за семью печатями. По крайней мере, он об этом ничего не рассказывал дочери. Так откуда же ей знать? Нет, это все его воображение, и только!
В Бирючинске, как в тихом омуте, всё было по-прежнему. Аким Есвеич с головой погрузился в накопившиеся счета. Натали читала книги, изредка принимала визитёров и скучала, скучала. Ответные визиты совместные с батюшкой — тоже не особо развлекали. Такой ли она представляла свою жизнь после окончания траура?
Как-то, не вынеся домашней скуки, Натали прогуливалась по тротуару. Вдруг рядом с ней остановилась карета, из которой заведённой пружиной выскочил Алексей Петрович:
— Наталья Акимовна, — раскланялся он, — пожалуйте ручку. — И целуя, чуть задержал её ладонь в своих руках.
— Какая скука! Просто смертная скука! А в уездном городе в театре идут представления! Господа делают визиты и балы… балы… балы…
Он что-то ещё говорил, но у Натали вдруг сладостно заныло под ложечкой, и даже слегка закружилась голова от едва улавливаемого амбре молодого мужчины.
— У вас от городской духоты кружится голова? — он обхватил её за талию. — Я отвезу вас домой. — Легче пушинки поднял на руки. Кучер открыл дверцу кареты, и Натали очутилась лицом к лицу с Алексеем Петровичем в сладостном полумраке. Она чувствовала его горячее дыхание и руки, которые всё жарче и неосторожнее обнимали её.
— Не надо… Зачем вы… — но голос её был слаб и дыхание прерывисто. Он высунулся в окошко кареты, крикнул:
— Гони!
Но кучер, ни раз побывавший со своим хозяином в разных переделках, указал кнутом в сторону. А там, на обочине остановились две кумушки, с любопытством наблюдая эту сцену.
— Гони срочно к дому Натальи Акимовны. Да потом тем же ходом за доктором!
— Ах! Ох! — закудахтали любопытствующие.
— Не видите, даме дурно! — крикнул им и спрятался за шторой. Карета рванула с места, но уже за ближайшим углом кони еле поплелись. Видно кучер хорошо был вымуштрован своим хозяином. И подобные обстоятельства понимал до тонкости.
Аким Евсеич как раз проверял расходы по новому доходному дому, когда к нему примчался посыльный с сообщением, что Наталью Акимовну почти без чувств доставил домой на своей карете Алексей Петрович.
— Что с Натали?
— Говорят, ей стало дурно во время пешей прогулки.
— И… каким боком… э… Алексей Петрович?
— Говорят, проезжал мимо, успел подхватить…
— Однако всё-таки успел!
— Так ведь ежели бы упала…
— Молчи! Сам разберусь! — и заспешил в пролётку.
Возле дома Натальи Акимовны стояла карта городского головы и дрожки врача. Натали сидела в кресле возле окна с распахнутыми створками, с холодным компрессом на голове. Судя по тому, как поморщился доктор, Алексей Петрович по второму кругу начал свой рассказ:
— Выглянув из кареты, я увидел Наталью Акимовну и… походка её показалась мне… э… нетвёрдой вроде как. Да и невежливо: проехать мимо знакомой дамы, не поздоровавшись. Велел вознице приостановиться. И тут вижу, дочь ваша пошатнулась! Я на ходу, карета-то ещё не остановилась, выскочил и, слава Богу, успел подхватить её на руки. Две девицы видели, не дадут соврать, именно так всё и было.
— Ну что ж? Коли так… благодарствую вам. И прошу простить, мне необходимо побеседовать с доктором.
Алексей Петрович раскланялся и уехал. А Аким Евсеич подошёл к Натали. От всегдашней бледности не осталось и следа. Щеки горели пунцовым цветом.
— Как ты? У тебя жар?
— Позвольте? — доктор тронул его за локоть. — Давайте отойдём и я всё вам объясню. Вы не волнуйтесь, сейчас вашей дочери ничего не угрожает. Пойдёмте. — И доктор отвел Акима Евсеича в дальний угол комнаты.
— Э… вопрос очень деликатный, но кто кроме родного отца… э…
— Говорите же, говорите, не тяните!
— Наталья Акимовна в самом расцвете сил, на хорошем питании, повар у вас, замечу…
— Её что, отравили? — ужаснулся Аким Евсеич.
— Бог с вами! Хочу сказать, отменный повар. Хорошее питание, праздная жизнь, хорошее здоровье — вот молодость и требует… э… значит…
— Чего-с требует?