Жизнь и приключения вдовы вампира (СИ)

Ещё в дороге Егор Петрович рассудил, что на кладбище прикапывать злосчастный халат направится ранним утром, чтобы упаси Бог, кто не приметил. И наступивший вечер проводил с матушкой и её гостем, церковным сторожем, за чаем и пирогами. Напившись чаю, Егор Петрович дремал на старом диване, оказавшись невольным слушателем разговора матушки и сторожа.

— А вчера, мужики с кладбища вернулись, и не поверишь, ни в одном глазу. А могил выкопали три штуки. Конечно, родственники акромя оплаты выпивку поднесли.

— Никак случилось что? — Пододвинула сторожу пироги: — Ты Никодимыч, кушай пироги, кушай.

— Так вот я и говорю, батюшка к мужикам с вопросами: что случилось, что тверезые вернулись.

А они трясутся и токмо что зубами ни клацают от страха. Ну, каждый из них ни по первому году могилы копает, так что всякого навидались. А тут…

Егор Петрович прислушался внимательней. И тревожное предчувствие засвербело под ложечкой. А Никодимыч тем временем продолжает:

— Батюшка, — говорят, — не подумай, что по пьяному делу, но покойнички некоторые, слава Богу не все, из могил повылезали и жить на поверхности устроились!

— Ох, ах! — Схватилась за голову матушка Егора Петровича. А сторож, даже пироги кушать перестал, через стол перегнулся, глаза округлил, и продолжил:

— Известное дело, батюшка, не поверил. И велел пьянку прекратить, а то вон до чего допились! А мужики крестятся и утверждают, что среди восставших покойников главарём Кузьма Федотыч в своём красном бархатном халате. Сам с лица чёрен и халат местами истлел до того, что тело изъязвлённое просвечивает. Оно и понятно, сколь годков в земле возлежал, попортился чуток.

— Ну и?

— Ну и отобрал вампир проклятый водку-то у мужиков, да ещё пригрозил, чтоб околоточному жаловаться не вздумали.

Сна у Егора Петровича как не бывало.

— Мужики-то те где? — спросил как бы нехотя, вроде как для интереса.

— Так по домам все тверезые и разошлись. А уходя, добавили, что могила Кузьмы Федотыча разрыта, мол, своими глазами видели. Так что, пойду я, матушка, домой, пока не стемнело. А то как-то на душе муторно. Кто его знает, вдруг опять по городу шастать начнёт?

Этого только не хватало Егору Петровичу! С одной стороны, он-то знал, что за злостный вампир по городку раскатывал, а с другой — прекрасно помнил тот ужас, когда покойный Кузьма Федотыч ночью пожаловал, и пояс от своего халата ему в карман кафтана сунул. И так и этак прикидывал Егор Петрович, получалось, что сам он дел натворил, конечно, но и есть нечто такое, что объяснить он не в силах. Так или иначе, а на кладбище утречком идти придётся. А там уж видно будет, что и как.

Улёгся Егор Петрович в свою кровать, а взор в ночном сумраке вперился в то место на стене, откуда прошлый раз Кузьма Федотыч появился, только прикроет глаза, они будто сами собой открываются и опять смотрят туда же. И сон ни в какую не идёт. Состояние такое будто ждёт чего-то. Вот и за полночь перевалило, а всё тихо, мирно. Он было успокаиваться начал. И тут слышит смешок, отвёл взгляд в сторону, а там в кресле сидит Кузьма Федотыч и посмеивается. От лампадки свет как раз на него падает. И видно все так отчётливо, что даже чёрное тело через дыры на истлевшем халате просматривается. А на голове кожа сморщилась и клочьями в некоторых местах отошла. А тут ещё запах сырой земли и ещё чего-то незнакомого, но отвратительного до того, что Егора Петровича чуть в кровати ни стошнило.

— Чего рожу-то воротишь? Не нравлюсь? А уж мне-то как не нравится в таком виде обретаться!

— Так я тут причём? — сам не свой от страха, попытался осенить себя крестом Егор Петрович. Кузьму Федотыча передёрнуло:

— Прекрати сей момент, — и злоба так исказила это ужасное подобие лица, что Егор Петрович замер, натянув одеяло до подбородка.

— Ты-то? Ты-то причём? Назвался груздём — полезай в кузов. Взялся моё воплощение в земной жизни представлять — изволь исполнять. Сам ввязался, никто не заставлял. Не ты ли в опочивальню к моей вдове влез в ту ночь, когда я заживо похороненный тяжкую муку терпел? Ни ты ли кол в моё мёртвое тело вбивал? Так что не открестишься, не отмолишься. Ладно, будет время тратить. Ещё немного и петухи запоют. Так что по делу говорить буду, а ты слушай, и не вздумай ослушаться.

— Кузьма Федотыч, смердишь ты уж больно сильно. Невмоготу мне, — едва подавляя рвоту, выговорил Егор Петрович.

— Тут уж ничего поделать не могу, дела мои земные так пахнут, — и опять усмехнулся. — Ты тоже не лучше смердеть будешь.

— Не хочу… Я кроме как в тот раз в окно влез, более-то ни в чём и не грешен!

— Не грешен? А кто в моём обличии в повозке раскатывал? А кто честную Катерину корысти ради обманул? А помнишь, как в баньке уговаривал мою вдову согрешить с тобой и выдать твоего отпрыска за моего?

— Так ничего же не вышло. А в мыслях и не считается вовсе, — пытался оправдаться бывший пимокат.

— Это ежели сам отказался. А тебе по сусалам дали.

— А с Катериной у нас всё полюбовно. Я жениться очень даже желаю.