Жизнь и реформы

Новый подход к отношениям с союзниками, принятый в Москве с апреля 1985 года, нашел у Кадара, как я уже отмечал, решительную поддержку. Встретившись накоротке в дни работы XXVII съезда КПСС, мы в принципе условились о моем визите в Венгрию, приуроченном к предстоящему в Будапеште совещанию ПКК государств — участников Варшавского Договора. Начался он 8 июня 1986 года. Кадар с супругой встречали нас на аэродроме, и в тот же день начались переговоры. В общей сложности беседы продолжались 7 часов с небольшим перерывом.

Я подробно рассказал о наших намерениях в социально-экономической и политической сферах, о решимости идти по пути расширения демократии в партии, обществе, государстве. Кадар воспринимал это как бальзам на собственные душевные раны. Он словно почувствовал, что вот пришло время, когда можно откровенно, ббз излишней дипломатии и уловок ставить насущные проблемы и пытаться решать их, так сказать, рука об руку. Обращаясь к прошедшим годам, Кадар сокрушался по поводу того, как много времени упущено для совместной работы.

Незаурядный человек и государственный деятель, он одним из первых в «соцлагере» понял, что насилием можно сорвать или разгромить контрреволюционный путч, даже подавить народное восстание, но невозможно наладить нормальную жизнь общества. Благодаря ему в Венгрии раньше, чем в других странах, начались поиски реформирования привнесенной советской модели. Пусть реформы 60-х годов были непоследовательными, в чем-то односторонними (в немалой мере из-за опасения перед твердолобыми в содружестве), тем не менее они помогли запустить интеллектуальный «механизм обновления», стал постепенно накапливаться и практический опыт.

В итоге наших бесед с Кадаром были сняты многие недоговоренности между советским и венгерским руководством, создана атмосфера взаимного доверия, без чего невозможна никакая конструктивная политика. Общее понимание было найдено и в том, что касалось строительства отношений с Западом, в особенности с США и ФРГ, хотя, конечно, интересы в этом Советского Союза и Венгрии были, так сказать, «неравновесны».

Очень теплая, содержательная встреча состоялась у меня с коллективом знаменитого Чепеля, куда мы приехали с Кадаром утром 9 июня. Выступая перед чепельцами, Кадар счел нужным подчеркнуть прежде всего единый подход руководства Венгрии и Советского Союза к вопросам социалистического строительства. Это было важно для него, чтобы успокоить Москву, но, думаю, еще больше он адресовал свой пассаж тем в самой Венгрии, кто по разным причинам все чаще выражал беспокойство действиями реформаторов. Говорю об этом потому, что до сих пор бытует эдакое упрощенное, примитивно-пропагандистское представление, будто чуть ли не все трудности кадаровских реформ создавались исключительно московскими догматиками. Не мне, разумеется, преуменьшать их негативную, а порой и зловещую роль, но реальная жизнь была сложнее. Реформам сопротивлялась вся устоявшаяся десятилетиями система.

Возвращаясь с завода, мы остановили машины в центре города, пошли по узеньким улицам вдоль витрин бесчисленных магазинов и магазинчиков, которые образовывали собой как бы «торговое ущелье» Будапешта. Но вот улица Вацы стала заполняться людьми и скоро превратилась в живой человеческий поток. Шли очень медленно, то и дело останавливались из-за спонтанно возникавших своего рода пресс-конференций и просто бесед, разговоров с будапештцами. В этом стихийном половодье доброжелательства, как и во встречах на Чепеле, я почувствовал главное — венгры искренне приветствуют начавшиеся у нас перемены.

Во второй половине дня я провел несколько часов в объединении «Мериклон», где ученые и специалисты представили свои достижения в биотехнологии. Меня особенно заинтересовало получение безвирусных семян картофеля, позволяющих получить урожай в 500 центнеров клубней с гектара.

По договоренности с Я.Кадаром состоялась встреча со всеми членами Политбюро и секретарями ЦК ВСРП, на которой мы рассказали о содержании наших бесед и договоренностях. Вообще, ведя диалог с лидерами, я всегда считал целесообразным довести свою точку зрения до всего состава руководства. Кадар приветствовал такой подход, усматривал в этом пользу для себя.

На следующий день в Будапеште открылось совещание ПКК. Оно проходило спустя полтора месяца после чернобыльской катастрофы, что нашло свое отражение в его решениях. Мы предложили определить на широком международном уровне систему надежных мер, обеспечивающих ядерную безопасность, в частности, по предупреждению ядерного терроризма. Союзники поддержали выдвинутую мной 15 января 1986 года программу полной ликвидации ядерного оружия и конкретные инициативы по запрещению ядерных испытаний. Все наши партнеры решительно выступили за «деконфронтацию» международных отношений, и это было важно не только само по себе, но и как дополнительный аргумент в сложной борьбе вокруг проблем разоружения, которая шла внутри Советского Союза.