В семьдесят седьмом году я выиграл открытый чемпионат Германии по шахматам, главным призом которого был «Мерседес‐350». Вручение награды получилось не менее серьезным и обстоятельным, чем сам приз. Сначала мне предложили изучить автокаталоги, которые специально прислали в Москву. Затем пригласили посетить главное производство в Зиндельфингене, чтобы вживую увидеть различные цвета и модели. Помню, какое восторженное впечатление произвела на меня машина с ярким, блестящим, искристым колером, который в Союзе появился намного позже и получил название металлик. Очень мне понравился тот автомобиль, но производители отговорили останавливаться на подобном цвете, сказали, что лоск и блеск он сохранит лишь до первой царапины. Тогда я обратил свое внимание на нежно-голубой цвет. На первый взгляд он смотрелся попроще, но когда мне показали темно-синюю обшивку салона, я тут же понял, что именно эта машина – моя: спокойная, не кричащая, но вместе с тем выдержанная, благородная и, несмотря на свой мягкий, деликатный оттенок, по-мужски сильная и мощная. Очень я любил свой автомобиль, он долго был на ходу, и ума не приложу, почему эту серию достаточно быстро сняли с производства. Возможно, там, в Германии, нашли какие-то недостатки и справились с ними, выпустив другую модель. Но в Советском Союзе в те годы недостатков у «Мерседеса» быть просто не могло, да и как их можно было найти всего у трех разъезжающих по Москве машин, в салоне которых сидели либо Брежнев, либо Высоцкий, либо ваш покорный слуга? Я, во всяком случае, никаких недочетов у своего быстрого друга не замечал. С удовольствием при необходимости перемещался на нем по столице, а когда уезжал в Ленинград, он оставался ждать меня в гараже возле дома в Аптекарском переулке.
Квартира по тому адресу действительно оказалась важной и нужной для спортсменов. Не знаю, кто обитает там сейчас, принадлежит ли она по-прежнему спортивным организациям, но после меня ее занимал человек не менее именитый и заслуженный, чем чемпион мира по шахматам. Сам владелец апартаментов ведать не ведал об этом стечении обстоятельств, когда мы случайно оказались вместе на сборах в Новогорске. Я готовился к какому-то очередному турниру, а он тренировал сборную страны. Познакомились, разговорились.
– Знаете, – спрашиваю, – что я два года жил в вашей квартире?
– В Аптекарском?
– Да.
– Надо же! Теперь я знаю, чем объясним ваш интерес к футболу, – так мило откликнулся на мое признание главный тренер сборной СССР по футболу – Валерий Васильевич Лобановский.
Я же квартиру в Аптекарском переулке освободил в семьдесят девятом году, как только закончилась очередная битва со ставшим уже привычным, но не менее возмутительным бюрократизмом чиновников. На самом деле, при первом разговоре в ЦК партии ничто не предвещало будущих проблем и нестыковок. Помню, что, услышав предложение стать москвичом, сразу сказал, что совсем недавно перевез родителей в Ленинград и в ответ получил заверения, что и они могут сдать свою ленинградскую жилплощадь в обмен на квартиру в Москве. Сейчас подобный поворот кажется совершенно невозможным: здесь сдай – там получи, и без точного просчета метража, без каких-либо доплат. А тогда: вот вам квартиры – переезжайте. Причем мне на одного выделили сразу четырехкомнатную квартиру с перспективой на будущую семейную жизнь. Вместе с жилплощадью приняли решение и о выделении земельного участка за городом, и оба распоряжения из ЦК партии «спустили» в Мосгорисполком, где все приняли, подписали и указали Управлению жилых помещений выполнить приказ.
На встречу с бессменным руководителем Управления по фамилии Базавлюк я отправился вместе с руководителем Шахматной федерации СССР Севастьяновым, рассчитывая на то, что фигура прославленного космонавта произведет должное впечатление на работника госаппарата. Но не тут-то было.
– Распоряжение получил, – сразу объявил нам Базавлюк, – но пока ничем помочь не могу.
– Как не можете? Вся Москва – одна сплошная стройка.
– Стройка, не спорю. Только вам велено четырехкомнатную выделить, а где я ее возьму? Ждите!