Жизнь и смерть генерала Корнилова

Узнав и от него, что Верховный жив и здоров и находится на Ермаковской улице в доме № 33, у войскового старшины Дудорева, а Голицын с Долинским в гостинице «Европейской», я решил зайти в первую попавшуюся гостиницу, чтобы по телефону сообщить Голицыну о своем приезде и подождать его там, так как, не зная города и будучи сильно утомленным после дороги, я не в состоянии был искать его. С этой целью я зашел в гостиницу «Золотой Рог» и, увидев на доске среди имен жильцов фамилию подъесаула Герасимова, бывшего представителя сибирского казачьего войска в Ставке, я решил зайти к нему и у него подождать Голицына. Герасимов являлся одним из активных участников в Ставке в дни сидения Верховного в Быхове. Впоследствии он был командирован Верховным в Сибирь с особым поручением, как один из храбрых и понимавших свое дело офицеров.

Поднявшись на второй этаж, я постучался в дверь его номера. Открыв мне дверь и с секунду глядя на меня, он шарахнулся назад, упал на диван и, закрыв глаза, начал креститься.

– Господи, Господи! – говорил он, открыв глаза, глядя на меня и снова крестясь.

Удивленный и не понимая, в чем дело, я молча стоял на пороге, ожидая, чем это кончится. Его испуганный вид заставил меня думать, что он или сошел с ума, или пьян.

– Послушай, скоро ты кончишь эту комедию?! Разреши войти! – обратился я к нему.

– Хан, это ты или твой дух? – спросил он, все еще недоверчиво глядя на меня.

– Да ну тебя! Что ты, пьян или болен? – спросил я.

– Если говорит и спрашивает, то, значит, это не дух, а живой! – сказал он сам себе и бросился со слезами на глазах обнимать меня.

– Садись, Хан, дорогой, садись! Господи, как я рад, что ты жив и вернулся! Ты не думай, что с ума сошел, хотя сейчас я был близок к этому. Ведь Лавр Георгиевич отслужил по тебе панихиду. «Хан хотя и мусульманин, но Бог у всех один!» – говорил Верховный и вот после всего этого ты появляешься, точно с того света, да еще в таком ужасном виде!

Не прошло и получаса, как прилетели на извозчике Голицын с Долинским. Голицын, радуясь мне, словно он встретил родного сына, с влажными глазами передал просьбу Верховного явиться к нему как можно скорее и в таком виде, в каком я сейчас нахожусь.

Я тотчас отправился к Верховному.

– Как я рада, Хан, голубчик, вас видеть! – такими словами встретила меня плачущая Таисия Владимировна и поцеловала, когда я вошел к ним в столовую.

– Мама, Хан не умер, он опять будет с нами жить! – кричал Юрик, вися у меня на шее.

Не прошло и минуты, как дверь боковой комнаты приоткрылась и на пороге показался Верховный в штатском платье серого цвета, которое сидело на нем очень плохо.

– Что у вас здесь за радостный шум, а? – сказал он, подходя ко мне.

– Я искренно рад вас видеть, Хан! Ну, слава Богу, что вы живы и здоровы! – проговорил он, крепко обняв и поцеловав меня в лоб. – Бедняга, здорово досталось вам небось! Исхудал!.. Вы меня извините, через несколько минут я освобожусь и тогда поговорю с вами подробно! – проговорил он, возвращаясь в кабинет-спальню.

Не прошло и часа, как столовая наполнилась знакомыми, пришедшими поздравить меня с благополучным возвращением.

Попрощавшись с каким-то господином (кажется, это был г. Федоров), бывшим у него в кабинете, Верховный позвал меня к себе.

– Вы, господа, извините, что отнимаю у вас Хана, но мне нужно поговорить с ним, а после он в вашем распоряжении, – говорил Верховный собравшимся в столовой, уводя меня с собой в кабинет-спальню, где спала и его семья.

– Вы знаете, что туркмены под влиянием момента хотели сдаться большевикам? – начал он, усадив меня.

Это внезапное сообщение подействовало на меня, как кипяток, вылитый на голову.

– Не может быть, Ваше Высокопревосходительство! – только и смог я ответить, пораженный.

– Как же! Представьте себе, 26 ноября, после того как мы расстались с вами, у меня была убита лошадь и меня вытащил один из джигитов. После этого около меня сгруппировались остатки полка. Под влиянием некоторых джигитов и благодаря растерянности господ офицеров среди джигитов начался форменный митинг. Прислушиваясь, я понял, что митинговавший джигит из 4-го эскадрона предлагал ехать каждому самостоятельно, кто куда хочет. Другие находили, что надо сдаться большевикам. Конечно, не все джигиты соглашались с ораторами, только некоторые. Тогда я, вскочив на пень, крикнул: «Туркмены, я от вас этого не ожидал! Прежде чем сдаться большевикам, вы сами расстреляйте меня, так как живым я им не сдамся!»

– Неужели, Ваше Высокопревосходительство, никого из офицеров не было с вами? – перебил я.