Жизнь и смерть генерала Корнилова

В этот момент Добринский, прикрыв неплотно дверь гостиной, остановился возле нее, прислушиваясь одним ухом к происходившему там и стараясь заглянуть в гостиную. Мы остались стоять в столовой, разглядывая от нечего делать висевшие на стенах картины. Меня занимали вопросы, что за таинственное свидание происходит в гостиной и где я уже раз видел лицо господина, находящегося сейчас с Верховным.

– А – хорошо! Слава Богу, все устроено! – прервал молчание хозяин, отходя от двери гостиной и направляясь к нам.

Потирая руки, он добавил:

– При входе Лавра Георгиевича в гостиную, Савинков, подойдя к нему стал на колени, и произнес: «Лавр Георгиевич, простите меня!» – «Я вас прощаю, Борис Викторович, но не знаю, простят ли вас те, кто знает меня!» – ответил ему Лавр Георгиевич и, взяв за руку Савинкова, добавил: «Встаньте!»

Через пять минут дверь гостиной открылась и в столовую вошел, слегка пожелтевший, но наружно совершенно спокойный Верховный.

– Все-таки пришел с извинением! – усмехнувшись, сказал он, подойдя к Голицыну. – Удивительные люди! – добавил он, поглаживая подбородок.

Вошел хозяин и, приглашая нас к столу, сообщил об уходе Савинкова и вместе с тем его извинение за невозможность отобедать с нами.

– И отлично! – заметил Верховный, берясь за лежащую на столе салфетку.

Вкусный и сытный обед, добавленный цымлянским вином и зубровкой, прошел оживленно и быстро. После этого мы вернулись домой.

На вопрос Таисии Владимировны: «Ну как, папа, хороший был обед?» Верховный ответил:

– Обед не столько был интересен, как моя встреча с Савинковым.

– Как? – удивилась Таисия Владимировна.

– Да, встретился с ним, и он просил меня простить его за все!

– Боже мой, Боже мой, какие люди, Хан! Устраивают гадости, а потом просят прощения! – вздохнула тяжело Таисия Владимировна.

– Он оказался порядочнее своих коллег, так как, сознавая свою вину, явился ко мне с извинением. Бог ему судья! Жаль только, когда подумаешь, какой ценой придется исправлять все то, что «они» сделали с Россией.

Опять глубокий вздох.

Вошел Юрик и повис на шее отца. Обнимая сына и возясь с ним, казалось, Верховный позабыл все на свете.

– Ты, брат, теперь отпусти меня! Ишь какой тяжелый, – говорил Верховный, освобождаясь от сына и стараясь поймать неуловимый курносый нос Юрика.

Юрик кричал, пыхтел, опрокидывал стулья, борясь с отцом. Таисия Владимировна и я, глядя на двух борющихся и шалящих любимых существ, хохотали от души.

Около трех часов пополудни Верховный предупредил меня, что пойдет на заседание. Быстро одевшись, мы вышли из дома и вскоре подошли к большому двухэтажному дому, находившемуся на углу Комитетской и Московской улиц. Поднявшись на второй этаж, позвонили… Войдя в переднюю, я был поражен встречей со старыми знакомыми из Быхова. Они почти все были здесь. Часть из них в передней, другая в зале. Находившиеся в зале спешили навстречу Верховному. Здесь я встретил генералов: Деникина, Лукомского, Романовского и Маркова. Все они были одеты в штатские костюмы. Раздеваясь, Верховный произнес:

– Вот и Хан приехал!

Мне было так приятно и радостно пожать каждому из них руку, а в особенности доброму старику Лукомскому:

– Бедный Хан! Ну, слава Богу, что вы живы и здоровы, – говорил генерал Лукомский, пожимая мне руку.

– Действительно бедняга Хан! Он говорит, что его больше всего лупили бабы! – смеялся Верховный.

– Ничего, Хан жив и здоров. Опять будем работать вместе, – произнес генерал Романовский, здороваясь со мной и проводя рукой по моим волосам.

– Значит, вам больше всего досталось от баб? Вот окаянные! Это вам, Хан, не могилевские гимназистки! – шутил генерал Марков.

По приезде в Новочеркасск, как я уже говорил, Верховный просил меня остаться при семье. Маленький домик войскового старшины Дударова, в котором жила вся семья, состоял из двух половин с отдельными парадными входами. Три маленьких комнаты занимал Верховный с семьей, в другой же половине дома, состоявшей из таких же маленьких комнат, жила семья хозяина дома. Из передней, квартиры Верховного, дверь вела в столовую. За столовой шла спальня Верховного, где кроме него спала Таисия Владимировна и Юрик. Эта же спальня служила в то же время и рабочим кабинетом Верховного. Столовая же была одновременно гостиной, приемной, а ночью – спальней для дочери Верховного, Наталии Лавровны, с ее мужем, капитаном второго ранга Марковым. Как только посетители уходили, мебель столовой с помощью моей и мужа Наталии Лавровны раздвигалась, освобождался один из углов, ставились походные кровати, а в виде ширмы развешивались простыни и куски материи, и спальня была готова. Эти развешенные простыни напоминали мне ярмарочные цирковые балаганы и я, видя сонные глаза Наталии Лавровны, подшучивал над ней и говорил: «Пора строить балаган!» Если посетители поздно засиживались в кабинете Верховного или столовой, то Наталия Лавровна терпеливо ждала их ухода, чтобы строить этот «балаган».