Жизнь и смерть генерала Корнилова

– Брось! Пойдем отсюда. Бери карабин! – сказал я, одевая полушубок.

Выйдя на улицу, мы увидели каких-то вооруженных людей, идущих по направлению Хатунки. Мы присоединились к ним. Никто не спрашивал, кто мы, куда идем. Мы тоже молчали. Долго шли по длинной неровной улице. Разрыв снарядов все чаще и чаще, ружейная стрельба тоже.

Показались первые лучи солнца, залившие розовым светом все кругом. Воздух чист и прозрачен. Аромат цветов и фруктовых деревьев, доносимый легким ветром, однако, не воспринимался обонянием. Вместо того чтобы наслаждаться прелестью раннего, весеннего, ароматного утра, душа тревожно ожидала предательского выстрела в спину, рука судорожно сжимала карабин и глаза напряженно, до боли, смотрели в одном направлении – туда, в сторону красных.

Дойдя до одного холма, мы прилегли за его гребнем. Перед глазами открылась широкая панорама. Противник был виден как на ладони. Большевики, конные и пешие, как саранча, напирали на слабые силы казаков. Однако вера в своих начальников у казаков в это время была так сильна, что они, удвоив энергию, все-таки удержали этот напор большевиков.

Лежа на холме, пригретый лучами солнца, я чувствовал себя неважно: голова была тяжела, тело болело, мысли, преследовавшие меня в обозе, не давали покоя и здесь. И жизнь без будущего была безрадостна и тускла. Я вздрогнул от выстрела, раздавшегося рядом со мной, и взглянул на соседа, решившегося выстрелом снять с лошади скакавшего комиссара. За первым выстрелом послышались другие.

– Ваше благородие, посмотрите, большевиков-то сколько! Как они прут на казаков! Жаль, что здесь нет генерала Корнилова. Он бы их разогнал в два счета! – говорил Фока, поспешно заряжая карабин.

В полдень казаки дрогнули. Начали отступать: одна часть в город, другая – в степь. Но в это мгновение произошла странная для нас вещь: товарищи почему-то затоптались на месте, начали митинговать, и их артиллерия свой огонь перенесла на вокзал.

К часу большевики отступили, и нам стали понятны их действия, так как мы узнали, что вблизи находится отряд полковника Дроздовского. Оставаться больше на позиции не было смысла, и я, опираясь на Фоку, возвратился в гостиницу. Там мы встретили нового жильца, есаула В.Н. Шапкина, комиссара Донского казачьего войска при Ставке во время сидения Верховного в Быхове.

Обнявшись, мы стали расспрашивать друг друга о политическом положении Дона, о походе. Фока в это время вскипятил чай и раздобыл откуда-то хлеб. Попивая чай, мы вспоминали прошедшие дни в Могилеве.

Моя мечта поехать в Хиву отдалялась, так как я не знал, в чьих руках находится Закаспийская область, через которую я должен был проехать в Хиву. К тому же Кавказ был занят немецко-турецкими войсками, и я, не желая пользоваться их услугами в моем передвижении, решил выждать в Новочеркасске благоприятный момент для осуществления моего желания.

Только через неделю после описанного утра я впервые вышел из гостиницы. Город успел измениться до неузнаваемости. Магазины и лавки были открыты и бойко торговали. По улицам, очищенным от трупов и мусора, толпилась праздничная публика, громко и весело шумевшая. Среди нее в большом количестве виднелись легкораненые добровольцы. В этот день я случайно встретил семью богатого казака Ивана Андреевича Абрамова в церкви на панихиде по убиенным казакам, которая, узнав, что я болен и живу в полуразрушенной гостинице, любезно пригласила меня поселиться у них. Мне был отведен кабинет в нижнем этаже, где некогда жил генерал Алексеев. Благодаря вниманию и заботам этой симпатичной семьи, я через неделю пришел в себя и мог подниматься наверх к завтраку, обеду и ужину.

В Новочеркасск постепенно стекались добровольцы, заполняя улицы и кафе. Везде встречались знакомые лица соратников генерала Корнилова, участников Ледяного похода. Глядя на них, невольно вспоминался Верховный и его командование. Вместе с ранеными явился и Мистул бояр. Был он невесел, говорил, что очень тоскливо служить теперь в конвое. Он предпочел перейти в полк. Вскоре за Мистул бояром ко мне в Новочеркасск приехали из конвоя четыре туркмена и один киргиз.

– Ай, Хан Ага, вместе с бояром умерла душа армии, а после твоего ухода скучно служить в конвое. Помоги нам пробраться к себе в Ахал! – просили они меня.

Я снабдил их документами и отправил в Азию.