Жизнь и смерть генерала Корнилова

– Вот что, корнет! Передайте, пожалуйста, ротмистру Натензону следующее: если он, ротмистр Натензон, все тот же, каким я знал его в Могилеве, то пусть бросит службу гетману, немецкому ставленнику, и перейдет сюда, в ряды Добровольческой армии. Это будет лучше и честнее, чем работа с немцами, – разрушителями нашей родины. Текинцы служили одному Великому бояру, он умер и умер конвой. Ни я, ни текинцы ни к кому больше служить в конвой не пойдем. Я сейчас занят отправлением джигитов домой! – закончил я.

Перед взятием Тихорецкой Добровольческой армией генерал Алексеев был приглашен к Абрамовым обедать, где в этот день присутствовал и я. После обеда генерал Алексеев любезно расспрашивал меня о туркменах и об их жизни. Я доложил ему, что они по два, по три человека едут в Ахал.

После обеда я проводил генерала домой. Прошло несколько дней. Ко мне пришел сын генерала Алексеева, Николай Михайлович, с просьбой дать ему несколько джигитов для сопровождения отца в Торговую, а потом в Тихорецкую.

– Время сейчас неспокойное – Бог знает, Хан, что может случиться. Вы же свой человек и знаете людей! – просил он меня.

Я на другой же день выделил 12 человек джигитов, и Николай Михайлович вооружил их. Джигиты просили меня, чтобы я тоже поехал с ними.

– Мы, Хан Ага, не хотим ехать с чужими. Они не понимают наш язык, а мы их! – говорили они.

Я передал просьбу джигитов Николаю Михайловичу. Он очень обрадовался, что я поеду с ними, и тотчас же предложил разместить джигитов на грузовике. Генерал Алексеев (я сейчас и не помню) с какими-то лицами поехал на автомобиле впереди, а я с Наколаем Михайловичем и джигитами на грузовике сзади.

Вокзал Тихорецкой мы нашли переполненным. В ожидании прибытия генерала Алексеева на вокзале стояли генералы Деникин и Романовский. Генерал Деникин не только не ответил мне на приветствие, но даже не потрудился поздороваться с парными часовыми туркменами. Генерал Романовский поздоровался, улыбаясь. С вокзала мы отправились в большой каменный двухэтажный дом, отведенный для генерала Алексеева недалеко от вокзала. Я поселился с джигитами тоже в этом доме. В маленькой комнатке, рядом со столовой генерала Алексеева поместились я и Николай Михайлович. Обедали и ужинали почти всегда втроем: генерал Алексеев с сыном и я, за исключением тех дней, когда бывали гости.

Однажды генерал Алексеев, позвав меня в столовую, спросил о причине моего ухода из армии. Я объяснил ему.

– Хорошо, Хан! В вас поколеблена вера, это я понимаю, но почему текинцы не хотят поступать в ряды Добровольческой армии?

– Ваше Высокопревосходительство, мне неудобно говорить за туркмен. Это слишком длинная история. Я прошу вас поручить это дело кому-нибудь другому. Пусть это лицо расспросит туркмен и ответ передаст вам.

Генерал Алексеев призадумался, вытирая платком очки. Он что-то хотел сказать мне, слегка покашливая, но вошел кто-то в комнату и я вышел.

Через некоторое время Николай Михайлович спросил джигитов, почему они не хотят служить в армии.

– Там, где не хочет служить Хан, не хотим служить и мы… Если мы нужны армии, то пусть нам укажут такого начальника, который бы заменил Хана. Служить с полковником Григорьевым в конвое мы не хотим! – отвечали джигиты.

Спустя два или три дня (сейчас не помню) генерал Алексеев пожелал обойти лазарет, который находился недалеко от его квартиры. После обеда Николай Михайлович куда-то ушел, и генерал Алексеев пригласил меня пойти с ним. У дверей госпиталя нас встретил Н.М. Родзянко, бывший начальник санитарной части. Обойдя госпиталь, генерал Алексеев вошел в последнюю палату с окном в сад. Здесь лежал тяжело раненный в боях под Тихорецкой гвардии полковник Хованский.

– Узнаете? – произнес генерал Алексеев, называя раненого по имени и отчеству.

Тот утвердительно качнул подбородком, и слезы брызнули у него из глаз.

Постояв с минуту молча, генерал Алексеев тихо произнес:

– Ничего, Господь Бог поможет, поправитесь!

Раненый отрицательно покачал головой, и слезы текли по его щекам.

– Идемте, Хан! Он начинает волноваться! – произнес генерал Алексеев, когда я углом простыни вытирал слезы раненого.

Через неделю с разрешения генерала Алексеева я со своими людьми уехал в Новочеркасск, где находилась в это время семья Великого бояра. Я застал Таисию Владимировну и Наталию Лавровну убитых горем. Один только Юрик не поддавался слезам и говорил в нос:

– Хан, папу-то убили! Теперь папы нет!

Я не выдержал и зарыдал. Рыдали мы втроем. Я рассказал Таисии Владимировне обо всем виденном после смерти Великого бояра.

– Лицемеры, дрянные люди не захотели вывезти тело Лавра Георгиевича, а при жизни назывались друзьями! Боже, накажи их за Лавра!

Успокоив немного Таисию Владимировну, я вошел к Наталии Лавровне. От нее я узнал о специальном приезде полковника Григорьева, посланного генералом Деникиным, который заверил их, что тело Верховного находится в безопасности, но Таисия Владимировна, зная еще по Быхову полковника, не поверила ему: она чуяла что-то неладное и волновалась.