– Да ребятишки что-то говорили вроде того, как говорите, о выступлении. Но я думаю, едва ли здесь найдется кто-нибудь, как вы изволите говорить, сочувствующий. Здесь у нас все больше землевладельцы, собственники, а вольно-шатающихся мы не уважаем. Эти-то приезжие элементы, у которых нет ни кола, ни двора, болтают, что большевики им дадут землю и сравняют с нами.
– Как вас зовут? – спросил Верховный, вызывая на разговор мужика.
– Василич, – ответил он.
– Вы сами-то понимаете ли о большевизме, что он такое, откуда и куда ведет народ? – задал вопрос Верховный.
– Как же, как же, мне сын мой писал, что эта штука не из важных, да и сам я немного читал по этому делу. Мы народ темный, да к тому же земледельческий, и многое не понимаем и что не понимаем, спрашиваем у старосты. Он нам толково объясняет все непонятное.
– А он откуда знает? – спросил Верховный.
– Видите ли, у него есть сын студент, который посылает отцу много газет, книг и писем, да очень наказывает ему в каждом письме. «Ты, – говорит, – читай все, что я тебе присылаю, а я когда приеду, то сделаю тебе экзамен».
– А ваш сын где? – спросил Верховный разговорившегося мужика.
– Мой сын у коменданта в Казани служит писарем. Тоже образовался, не желает сюда ехать. «Уж больно вы темные люди, – говорит он, – скучно с вами!» Он тоже много пишет и горюет, что Рассея разваливается и что надобно, говорит в своем письме, человека, как Николай Николаевич, чтобы башку свернул этой сволочи – говорунам-то!
– Откуда он Николая Николаевича знает? – спросил Верховный.
– Как же не знать, он служил у него на Кавказе. Мой сын все жалуется на Керенского, больно не уважает его. «Какой-то адвокатишка – царем сделался!» – говорит.
В это самое время в окно хаты кто-то постучал и, услышав окрик парных часовых, быстро отошел. Василич вышел и больше не вернулся. Услышав стук, я тут же подумал, что и этот, рассуждающий более или менее толково, так же убежит из деревни, зараженный стадным страхом за свою шкуру, забыв все свои рассуждения. Ведь, в сущности, вся Россия состоит из Микуличей, Семёнычей и Василичей. Разве они понимают генерала Корнилова, его идею об армии и т. д. Темнота кругом, и темных людей можно легко сбить с толку!
До нашего отъезда мы больше уже не видели ни Василича, ни его жены. В пять часов утра Верховный, выпив две чашки чаю и съев два яйца всмятку, приготовленных мною, собирался было выходить, чтобы ехать дальше, когда пришел Эргарт и доложил, что все выехавшие с нами из Быхова солдаты обоза с денщиками офицеров (таких было не больше 20 человек), забрав лучших запасных лошадей, обобрав офицеров и захватив все инструменты и некоторое необходимое в походе имущество, ночью сбежали.
– Даже мой эскадронный трубач, прослуживший в полку более 15 лет и пользовавшийся всеми привилегиями, и тот сбежал! – закончил Эргарт.
– Я был подготовлен и хотел сегодня принять меры. Хан мне вчера докладывал об их агитации среди жителей деревни… Я очень рад, что избавились от этой нечисти. Но, с другой стороны, очень жаль, что мы остались без подков и инструментов! – говорил Верховный, пораженный новой неприятной вестью.
Несмотря на его спокойный вид, я все же заметил, что новая неприятность сильно огорчила Верховного.
У еврея
Спустя шесть часов после выступления из той деревни, откуда сбежали обозники, к нам присоединился полковник Кюгельген с четвертым эскадроном. Он подъехал к Верховному, чтобы доложить о своем прибытии. Выслушав его рапорт, Верховный спросил:
– Вам известно, что сегодня ночью из полка убежали кузнецы и денщики, захватив вещи своих офицеров, лошадей и инструменты?
– Так точно, Ваше Превосходительство. Мы имеем кузнецов из туркмен, но у них теперь нет ни подков, ни инструментов, – доложил Кюгельген.
– Так, полковник! Значит, мы в дальнейшем остались без подков и инструментов, а путь тяжелый и продолжительный. Придется все время ведь ехать по мерзлой земле, через замерзшие болота и реки. Черт знает, что вы за люди, господа, и как вы командовали текинцами до сих пор при таком отношении, я никак не понимаю! Ведь вы, полковник, знали о походе? Почему же у вас все в таком беспорядке и полк совершенно не подготовлен к зимним походам? Времени для подготовки полка у вас было хоть отбавляй. При первой возможности – подковать лошадей, потерявших подковы и как можно скорее одеть людей! Я приказал полковнику Эргарту сделать все это, но повторяю еще раз вам. Суммы для этой цели будете получать у казначея капитана Попова (георгиевец)! – закончил Верховный.
Проехав с четырех часов утра до пяти вечера (третий день пути), Верховный решил дать полку дневку, и для осуществления этого решения были высланы вперед квартирьеры. На этот раз Верховному была отведена хата одного еврея. Хозяин, седой старик, очень радушно встретил нас и усадил на почетное место. Появившаяся из кухни старуха-хозяйка дряхлыми руками накрыла стол чистой белой скатертью. Верховный со мной вышел посмотреть, как разместился полк. Убедившись, что джигиты хорошо и тепло устроились, он вернулся в свою хату.