Читаем Жизнь и смерть Гришатки Соколова полностью

Прошел Гришатка версту, вторую. Забрезжил рассвет. Легко на душе у Гришатки. Остановится, кинет взглядом в сторону крепости и снова вперед. Идет он размашистым шагом. Версты ему нипочем.

Впереди замаячил казачий разъезд. Рванули кони навстречу путнику. Момент - и рядом с Гришаткой. Обступили удалые наездники мальчика.

- Кто будешь?

- Откуда?

- Путь-дорога куда лежит?

- К его царскому величеству государю императору Петру Третьему Федоровичу.

- Ух ты!

- К нам, значит.

- Пополнение жалует!

- А зачем тебе к государю императору?

Запнулся Гришатка, думает: сказать или нет про колодника. Ответил уклончиво:

- По секретному делу.

- Ого!

- Скажи-ка на милость!

- Он на тятьку, на тятьку в обиде. Тятька его отодрал. С жалобой шествует к батюшке.

- Брось зубы скалить, - оборвал балагуров высоченный детина с огромной серьгой в оттопыренном ухе. - Ступай сюда! - крикнул Гришатке. Сказывай.

Подошел Гришатка, подтянулся к уху с серьгой и зашептал про злой умысел оренбургского губернатора.

- Гей, казаки! - закричал высоченный. - Назад, в Берды, к государю!

Подхватил он Гришатку, усадил на коня к себе за спину. Вздыбились кони, в разворот и ветром по чистому полю. Вцепился Гришатка в казацкий чекмень. Держится. Со страха глаза прикрылись. Дух перехватывает. Сползла на затылок Гришаткина шапка. Лицо что каленым железом прожгло. Ух ты, казацкая удаль!

Конники вступили в Берды. В Бердской слободе ставка Емельяна Ивановича Пугачева. Здесь же "царский дворец" - огромный дом, пятистенок. Резное крыльцо, ступени. На крыльце стража - государева гвардия. Молодцы на подбор, один к одному - богатыри русские.

Поравнялись с крыльцом казаки. Высоченный спрыгнул с коня. Подхватил, поставил на землю Гришатку. Потом подошел к страже, доложил что-то. И вот уже Гришатку ведут во "дворец". Переступили порог - сенцы. Впереди дубовая дверь.

Замер Гришатка.

- Ступай, - толкнув дверь, скомандовал стражник.

ОСТАНОВИЛАСЬ В ЖИЛАХ ГРИШАТКИНЫХ КРОВЬ

Входя в комнату, Гришатка зажмурил глаза. Он, царь-государь, поди, в бархате, в золоте. Не ослепнуть бы - оберегался Гришатка. Вошел мальчик в горницу и сразу бух на колени. Прижался лбом к половицам.

Лежит, не шевелится Гришатка, ждет царского слова.

- Ух ты, старый приятель! - кто-то пробасил над Гришаткой. Голос противный, Гришатке знакомый.

Вскинул мальчик глаза - господи праведный: тот самый колодник без носа перед Гришаткой.

Только не как тогда у Рейнсдорпа, не в цепях, не в лохмотьях, не со спутанной бородой. Волосы у каторжника гладко причесаны, на плечах новый зипун, искалеченный нос под тряпицей.

Растерялся Гришатка: ни взад, ни вперед, ни в крик, ни в призыв. Остановилась в жилах Гришаткиных кровь. Сердце остановилось.

"Опоздал, опоздал, вот на столечко опоздал. Совершил свое черное дело разбойник".

Но вот скрипнула дверь из соседней комнаты. Вошел человек. Смотрит Гришатка. Красный кафтан. Генеральская лента через плечо. Пистолеты за поясом. Волосы на голове подстрижены по-казачьи - горшком. Черная борода. Глаза чуть вприщур, ясные, но с хитринкой.

"Он, он, царь император", - кольнуло Гришатку.

Бросился он к вошедшему человеку.

- Государь, - завопил, - берегись, государь!

Прижался мальчик к Пугачеву, словно собой заслонить собрался.

- Стреляй, государь, стреляй! - тычет Гришатка рукой на колодника. Он из Оренбурга. Рейнсдорпом он послан.

Однако Пугачев не торопится.

- Откуда ты, дитятко?

- Стреляй, государь!

- Зачем же стрелять, - улыбается Пугачев. - Соколов это. Хлопуша по прозвищу. Повинился во всем Хлопуша. Не поднял руку на государя. Милость мою заслужил.

- Жизни не пожалею, - гаркнул колодник.

Опешил Гришатка, моргает глазами.

- Вот так-то, - произнес Пугачев. - А ты-то откуда такой?

- Из Оренбурга он, государь, - ответил вместо Гришатки Хлопуша.

- Да ну?! Ты что же, бежал?

- Бежал, - признался Гришатка.

Покосился он еще раз на Хлопушу и рассказал Пугачеву, как было.

- В бочке? Ну и дела! Хоть мал, а хитрец, вижу. А чего это у тебя волосы на голове прожжены?

Поведал Гришатка, как Рейнсдорп выбивал о его голову трубку.

- Ах, злодей! - воскликнул Пугачев. - Ну я до него доберусь. А как звать тебя, молодец?

- Соколов я, Гришатка.

- Соколов? - переспросил Пугачев. Повернулся к Хлопуше: - И ты Соколов.

- Так точно, ваше величество, - гаркнул колодник. - Соколов Афанасий.

- Ну и дела, - усмехнулся Пугачев. - Выходит, и Сокол ко мне прилетел, выходит, и Соколенок.

Глава третья

ВЕЛИКИЙ ГОСУДАРЬ

НА НОВОМ МЕСТЕ

Прошло три дня. Обжился Гришатка на новом месте. Оставили его тут же, при "царском дворце". Только не наверху, а внизу, в пристройке, на кухне у государевой поварихи Ненилы.

- Заходи, располагайся, - сказала Ненила. - Чай, и место и миска тебе найдутся.

Постригли Гришатке голову вкруг - по-казацки. Хлопуша притащил полушубок. Ненила где-то достала новые валенки. Хоть и велики валенки, хоть и плохо держатся на ногах, зато точь-в-точь такие же, как у самого царя-батюшки, - белые, кожа на задниках.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1941. Победный парад Гитлера
1941. Победный парад Гитлера

В августе 1941 года Гитлер вместе с Муссолини прилетел на Восточный фронт, чтобы лично принять победный парад Вермахта и его итальянских союзников – настолько высоко фюрер оценивал их успех на Украине, в районе Умани.У нас эта трагедия фактически предана забвению. Об этом разгроме молчали его главные виновники – Жуков, Буденный, Василевский, Баграмян. Это побоище стало прологом Киевской катастрофы. Сокрушительное поражение Красной Армии под Уманью (июль-август 1941 г.) и гибель в Уманском «котле» трех наших армий (более 30 дивизий) не имеют оправданий – в отличие от катастрофы Западного фронта, этот разгром невозможно объяснить ни внезапностью вражеского удара, ни превосходством противника в силах. После войны всю вину за Уманскую трагедию попытались переложить на командующего 12-й армией генерала Понеделина, который был осужден и расстрелян (в 1950 году, через пять лет после возвращения из плена!) по обвинению в паникерстве, трусости и нарушении присяги.Новая книга ведущего военного историка впервые анализирует Уманскую катастрофу на современном уровне, с привлечением архивных источников – как советских, так и немецких, – не замалчивая ни страшные подробности трагедии, ни имена ее главных виновников. Это – долг памяти всех бойцов и командиров Красной Армии, павших смертью храбрых в Уманском «котле», но задержавших врага на несколько недель. Именно этих недель немцам потом не хватило под Москвой.

Валентин Александрович Рунов

Военная документалистика и аналитика / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах

Данная книга известного историка Е. Ю. Спицына, посвященная 20-летней брежневской эпохе, стала долгожданным продолжением двух его прежних работ — «Осень патриарха» и «Хрущевская слякоть». Хорошо известно, что во всей историографии, да и в широком общественном сознании, закрепилось несколько названий этой эпохи, в том числе предельно лживый штамп «брежневский застой», рожденный архитекторами и прорабами горбачевской перестройки. Разоблачению этого и многих других штампов, баек и мифов, связанных как с фигурой самого Л. И. Брежнева, так и со многими явлениями и событиями того времени, и посвящена данная книга. Перед вами плод многолетних трудов автора, где на основе анализа огромного фактического материала, почерпнутого из самых разных архивов, многочисленных мемуаров и научной литературы, он представил свой строго научный взгляд на эту славную страницу нашей советской истории, которая у многих соотечественников до сих пор ассоциируется с лучшими годами их жизни.

Евгений Юрьевич Спицын

История / Образование и наука