Жизнь и смерть Гришатки Соколова

Стал Гришатка гонять по слободе. Слобода большая. И с каждым днем все больше и больше. Валит сюда народ со всех сторон. Наскоро ставят новые избы, роют землянки. Людей словно на торжище. Казаки, солдаты, татары, башкиры.

Одних мужиков - хоть море пруди.

Бежит Гришатка по бердским улицам.

- Привет казаку! - кричат пугачевцы.

- Ну как генерал Рейнсдорп?

- Скоро ли крепость сдастся?

Вернется Гришатка домой. Накормит его Ненила. Погреется мальчик и снова к казакам и солдатам.

Знают в слободе про Гришатку все: и как он был за голосистую птицу, и как в Ганнибалах ходил, и как выбивал губернатор о Гришаткино темя трубку.

Знают про Тоцкое, про лютое дело офицера Гагарина. И про Вавилу знают, и про парикмахера Алексашку, про Акульку и Юльку, про деда Кобылина.

Известнейшим человеком на всю слободу оказался Гришатка.

"Дитятко", - называет его Ненила.

- Ух ты, прибег. Царя заслонил. Жизнь свою ни в копейку, восторгается Гришаткой Хлопуша.

- Казак, хороший будет казак, - хвалят мальчика пугачевцы.

СИНЬ-ДАЛЬ

Утро. Мороз. Градусов двадцать, но тихо, безветренно.

Поп Иван, священник пугачевского войска, приводит вновь прибывших в Берды к присяге.

Крыльцо "царского дворца". Ковер. В кресле сидит Пугачев. Рядом, ступенькой ниже, в поповской рясе поверх тулупа, свечкой застыл священник Иван. Лицо ястребиное, строгое. Перед крыльцом полукругом человек триста новеньких. Среди них и Гришатка. Все без шапок. Кто в армяке, кто в кацавейке, кто в лаптях и онучах, лишь немногие в валенках.

- Я, казак войска государева, обещаюсь и клянусь всемогущим богом... - начинает густым басом священник Иван.

- Я, казак войска государева, обещаюсь и клянусь... - в одну глотку повторяют стоящие.

- Я, казак войска государева... - шепчет Гришатка.

- Клянусь великому государю императору Петру Третьему Федоровичу служить не щадя живота своего до последней капли крови, - продолжает поп Иван.

- Клянусь великому государю... - разносится в морозном воздухе.

- Служить до последней капли крови, - повторяет Гришатка.

Проходит четверть часа. Присяга окончена.

Пугачев подымается со своего места, кланяется в пояс народу.

- Детушки! - Голос у Пугачева зычный, призывный, Гришатку аж дрожь по телу берет. - Молодые и старые. Вольные и подневольные. Русские, а также разных иных племен. Всем вам кланяюсь челом своим государевым. Царская вам милость моя, думы мои вам и сердце.

- Долгие лета тебе, государь, - несется в ответ.

- Детушки, - продолжает Емельян Иванович. - Не мне клянетесь, себе клянетесь. - Голос его срывается. - Делу великому, правде великой, той, что выше всех правд на земле. В синь-даль вас зову, в жизнь-свободу. Иного пути у нас нетути. Не отступитесь же, детушки, не дрогните в сечах, не предайте же клятву сею великую.

И из сотен глоток, как жар из печи:

- Клянемся!

- Клянемся!

- Клянусь! - шепчет Гришатка.

"УФ!"

- Гришатка, Гришатка, - позвала Ненила. - Собирайся, с государем в баню пойдешь.

Собрался Гришатка. Ух ты, не каждому от батюшки подобная честь!

Баня большая, с предбанником. Фонарь с потолка свисает.

Маленькое оконце в огороды глядит.

Липовая скамья. Полка-лежанка. Котел с кипящей водой. Рядом второй, поменьше - для распаривания березовых веников. В нем квас, смешанный с мятой. Груда раскаленных камней для поддавания пара.

Раздевался Гришатка, а сам нет-нет да на государево тело взглянет. Вспомнил про царские знаки. Видит, у Пугачева на груди пониже сосков два белых сморщенных пятнышка. "Они, они", - соображает Гришатка.

Заметил Пугачев пристальный взгляд мальчика, усмехнулся:

- Смотри, смотри. Тебе такое, конечно, впервой.

Зарделся Гришатка.

- Это царские знаки?

- Так точно, - произнес Пугачев. - Каждый царь от рождения имеет такие.

- Прямо с младенчества?

- Прямо с младенчества. Как народилось царское дите, так уже и сразу в отличиях. Вот так-то, Гришатка.

Мылись долго. Пугачев хлестал себя веником. То и дело брался за ковш, тянулся к котлу, в котором квас, смешанный с мятой. Подцепит, подымется и с силой на раскаленные камни плеснет. Шарахнутся вверх и в стороны клубы ароматного пара. Квасом и мятой Гришатке в нос.

Мылся Гришатка и вдруг вспомнил, что забыл он передать великому государю поклон от Савелия Лаптева. Бухнулся мальчик на мокрый пол Пугачеву в ноги:

- Поклон тебе, великий государь, от раба божьего Савелия Лаптева.

- Что?!

- Поклон тебе, великий государь, от раба божьего Савелия Лаптева.

- Встань, встань, подымись!

Встал Гришатка, а Пугачев посмотрел куда-то поверх Гришаткиной головы и о чем-то задумался.

Было это давно, в 1758 году, во время войны с Пруссией. Донской казак Емельян Пугачев находился в далеком походе. Молод, горяч казак. Рвется в самое пекло, в самую гущу боя. Вихрем летит на врага. Колет казацкой пикой, рубит казацкой шашкой. "Бестия, истинный бестия!" - восхищаются Пугачевым товарищи.