Жизнь и смерть Маноэла дос Сантоса Гарринчи

Вместе с тремя приятелями, Свинге, Пинселом и Малвино, Гарринча, когда приезжал в Пау-Гранде, по утрам ходил на плотину ловить рыбу. Ловили на удочку, благо вдоль берега росло много бамбука и тростника и срезать длинное, крепкое удилище не представляло труда. Взрослые на ночь иногда ставили сети, и тогда озорники, придя пораньше, руками выбирали попавшуюся рыбу, жарили ее на костре.

За этим занятием и застал всю компанию Мауриньо. Ребята сначала испугались, увидев в таком глухом месте фотографа. Разговор в первые минуты не клеился. Но вот Гарринча снял с головы соломенную шляпу, закрывавшую от солнца смуглое лицо, и, приняв строгую позу, замер перед фотообъективом. Однако Мауриньо не спешил делать снимки. Ему сначала хотелось поговорить о футболе, о «Ботафого», поклонником которого он был с детства, выяснить, как относится к этому клубу и к футболу вообще этот чудак Гарринча.

«Люди добрые, — начал Мане, — давайте здесь ловить рыбу и не говорить о серьезных делах». — Он протянул фотографу початую бутылку кашасы, предлагая отпить из нее глоток.

Мауриньо все же сделал несколько фотографий, которые и стали основой первого газетного фотоочерка о Гарринче.

Отец Гарринчи Амаро Франциско дос Сантос, уроженец штата Алагоас, на досуге мастерил гитары. Он был первым сторожем на «Америка фабрил». Амаро слыл веселым человеком. Ему нравились праздники, для которых он имел обыкновение приготовлять крепкий напиток из кашасы с лимоном и медом. Называл его «пау де канела» или «качимбо», в зависимости от состава приправ. Обычно отец отпивал первый глоток, и затем бутылка шла по кругу, попадая и в руки сыновей. Гарринча лет в десять уже испробовал «качимбу».

Амаро был большой выдумщик, застрельщик веселых розыгрышей, всяческих забав. Любил с сыновьями поиграть в футбол или, нарядившись в белый балахон из простыни, пугать вечерами женщин. Он охотился на птиц и удил канисо — крупную рыбу, водившуюся в омуте у плотины. Маноэл ему старательно подражал. Мальчик частенько убегал из школы. Из-за постоянных пропусков занятий не имел ни малейшего понятия о математике, слабо разбирался в истории и географии и не знал биологии. Буквы писал плохо, да и не стремился улучшить свое письмо. Умение писать нужно было ему лишь в тех случаях, когда появлялась необходимость поставить свою подпись. На этом его «писательская» деятельность заканчивалась. Но читать он любил. Детективные, приключенческие повести, изредка появлявшиеся в Пау-Гранде, он читал запоем. Как-то признался ребятам: «Если бы я не любил футбол, то, наверное, стал бы детективом и, может быть, имел бы в этом деле успех».

Маноэл женился, когда ему исполнилось 19 лет, на Наир — девушке, которая работала в том же цехе на фабрике, что и Гарринча. Невесте едва минуло 16 лет. Отец, весельчак Амаро, недолго раздумывал, давая согласие на этот брак. «Если ты, мой сын, обещал девушке жениться, должен сдержать обещание», — сказал он, узнав, что у Наир будет ребенок. И Мане, не устраивая пышной свадьбы, обвенчался в местной церкви. Тогда он уже слыл лучшим футболистом не только Пау-Гранде, но и Петрополиса.

В первой игре за «Ботафого» против «Бонсусессе» на первенство штата Гуанабара Гарринча забил три гола и ушел с поля под одобрительные крики болельщиков, которые, надо сказать, сначала отнеслись к нему насмешливо. На верхнем ряду трибуны стадиона за Гарринчей взволнованно следили его друзья из «Пау-Гранде». Они остались довольны. «Пау-Гранде» мог гордиться своим «артиллерейро»[3]. Наблюдал за ним и знаменитый Нилтон Сантос, который в то лето долго болел и частенько во время матчей стоял за воротами. «Этот парень, — говорил он окружающим, — гений».

В Рио не знали, что в родном городке он давно считался идолом, привык к этому и не собирался расставаться с этой привычкой на стадионах больших городов. Так сложилась его футбольная судьба, что он с самого начала был любимцем публики, радостью народа.

Первое время ему не нравилось выступать в гостях. Всякий раз, когда он забивал гол, болельщики местных команд грозили ему кулаками. Но однажды он забил фантастический гол.

— Находясь на краю, — вспоминал позднее Гарринча, — я забил гол почти с линии ворот. Я даже не поверил, что попал: мяч лежал в сетке, но его заслоняли штанга и игроки, которые пытались помешать мне забить его. Вот тогда никто кулаками уже не грозил.

В том нашем разговоре Гарринча рассказал еще и о другом — о своей идее перестройки классической системы «дубль-ве».

— Мне требовался большой простор для атаки, — рассказывал он, — и я предложил попробовать другую расстановку в сборной в одной из игр с европейской командой. Четыре—два—четыре или еще лучше четыре—три—три. Это — прочность обороны, быстрота паса и свобода для молниеносной атаки.

Бразильцы доказали, что в совершенстве освоили новую систему игры, и всегда имели для нее блестящих исполнителей.

Или вот такой случай.