Жизнь и смерть на вершинах мира

Несколько дней я не наведываюсь в свое охотничье угодье. Мешает ненастье — бесконечные ледяные ливни или заряды мокрого снега. Горы вокруг сплошь закрыты слоем тяжелых облаков. Когда наконец на закате погода улучшилась, в северной части горизонта открылись вершины советской части Памира. Так получилось, что я прежде познакомился с памирской вершиной — пиком Маяковского, чем со своими ближайшими скальными и ледовыми соседями. Но все же я дождался: прояснилось и в Чап-Даррахе, и я смог начертить общую схему и сделать фотографии.

Вид гор великолепен. На западе и востоке гребни с вершинами до 5000 метров. На западных утесах гигантские осыпи переходят непосредственно в полынную степь, по краям которой разбросаны гигантские каменные блоки. На восточной стороне осыпной склон отделен горным потоком, несущимся в двадцатиметровом каньоне. С юга долину замыкает обширная степь, а за ней уже просматривается снеговой барьер высотой 6000 метров. Если встать лицом к югу, то слева на горизонте вздымается купол Кох-и-Гевад (6849 метров) — высшая точка этой части Гиндукуша. В северном направлении открывается панорама советского Памира, видимого отсюда как на ладони.

Все мое внимание в Чап-Даррахе сосредоточено главным образом на сурках, но остальные обитатели не замедлили напомнить о себе в первую же ночь. Палатка дрожит под порывами ветра, и ее промерзший влажный брезент грохочет под напорами ливня, как будто он сделан из жести. В интервалах между натисками стихии вдруг послышался звук сильного камнепада на большой осыпи, ограничивающей дно долины с запада. Человек, лежащий на полу палатки, воспринимает звуки с удвоенной остротой, и каждый удар камня о камень ему кажется ближе, чем это есть в действительности. Когда я пробуждаюсь от тяжелого полусна и мне удается точно распознать отдельные звуки, я определяю, что камни срываются все чаще и все ближе к палатке. В самом деле, если немного раньше камнепад грохотал в отдаленной части склона, то теперь звуки падения приближаются ко мне. Временами можно услышать, как падающий камень скачет, разбиваясь на куски или увлекая за собой другие. И все это неуклонно приближается к тому месту, где стоит моя маленькая оранжевая палатка. Я замечаю, а затем все более убеждаюсь, что падение камней связано не только с порывами ветра и ливнем. В то же время я вспоминаю, как выбирал место для лагеря, учитывая камнепад, и снова уверяюсь, что палатка поставлена в безопасном месте. Как же тогда объяснить, почему камни падают вблизи? Явно кто-то находится наверху осыпи и при этом неосторожно двигается. Может быть, это дикое горное животное? А может быть, заблудившаяся в горах овца или коза? Второе исключалось. А человек? У меня мелькает мысль, что, может быть, мои носильщики, ночевавшие где-то в долине, испуганные ненастьем, решили вернуться ко мне и при этом сбились с пути. Но по такой погоде естественно было бы стремиться вниз, а не сюда, где силы стихии справляют настоящий шабаш. Выбираюсь из теплого спального мешка и ощупью развязываю шнуровку, стягивающую рукав у круглого входа в палатку. Брезент гремит и с трудом поддается. Снаружи кромешная тьма, ничего не видно даже вблизи.

С тусклым рассветом ветер стихает. Гул камнепада отдаляется и пропадает совсем. Осторожно вылезаю из палатки, осматриваю ближнюю осыпь. Она мертва, движения никакого. И вдруг в вышине слышится шум от сорвавшегося камня. Невооруженным глазом не видно ничего. Воспользовавшись оптическим прицелом (бинокля у меня с собой нет), замечаю какое-то движение и постепенно начинаю различать горных козлов. Насчитываю восемнадцать голов, но, видимо, ночью их было больше (впоследствии мне удается наблюдать стадо в двадцать четыре головы). Каждую ночь их движение повторяется. Ночью они паслись на дне долины, о чем утром свидетельствуют следы на мягком песчаном дне высохшего потока. Но уже около трех часов в полной тьме стадо движется поперек осыпного склона по направлению к скальным нагромождениям высоко над долиной. Расстояние значительное, о выстреле нечего и думать. Моя рабочая программа не дает мне возможности пуститься в погоню. Сурки, пищухи и крохотные полевки для меня более важный научный материал. Но я все же становлюсь обладателем ценной находки — скелета животного, видимо, погибшего под лавиной. Череп с великолепными рогами я принес к палатке.