Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника

В ночь перед новым, 1947, годом со мной произошел примечательный случай. Я не мог заснуть, встал с койки и подошел к двери. Совершенно неожиданно со стороны Инстербурга послышались звуки музыки. Наверное, это была трансляция передачи австрийского радио, потому что передавалась музыка Штрауса, вальс «Голубой Дунай». Это показалось мне доброй приметой, и я подумал, что, может быть, и в самом деле начинается последний год нашего плена. Так оно и оказалось.

В мае 1947 г. моя повседневная жизнь полностью переменилась. После регулярных медицинских осмотров меня всегда зачисляли в 3-й рабочий отряд, но неожиданно я был признан годным к выполнению любых видов работ. Это соответствовало моему общему физическому состоянию. В течение некоторого времени у меня больше не дрожали колени, да и в целом я чувствовал, что у меня восстановились силы. Поэтому я должен был оставить свою работу в библиотеке, которая мне нравилась. Но для меня это оказалось правильным. С того времени я уже больше не находился рядом с должностными лицами «Антифы», которые постоянно, если можно так выразиться, «принуждали» меня говорить и мыслить «политически». Теперь я попал в так называемую лесную бригаду.

Лесная бригада состояла из немногих находившихся в лагере венгерских военнопленных. Их было человек 15, включая лейтенанта. Он оставался для своих соотечественников начальником, человеком, которого они уважали. Его звали Найри Анталь, и ему было примерно 28 лет. Родом он был из Будапешта. Среди его подчиненных было несколько фермеров из Трансильвании, этнических немцев, включая отца и сына. Найри немного говорил по-немецки. С ним и с венгерскими солдатами немецкого происхождения я мог объясняться очень хорошо. Членами лесной бригады являлись также два австрийца из числа бывших офицеров. Это были Вилли Цельброт и я. Каждое утро в 6.00 наша небольшая группа забиралась в кузов изношенного грузовика. Не доезжая дороги на Инстербург, машина резко сворачивала направо и катилась по шоссе клееному массиву, в котором мы занимались валкой деревьев. Когда-то этот лес наверняка был гордостью его владельцев и тех, кто ухаживал за ним. Теперь обширные участки были поражены короедом, и мы, военнопленные, должны были вырубать целые гектары леса.

Тишина и спокойствие царили в лесу. Таким же спокойным был и наш часовой, который ехал вместе с нами в машине, а потом оставался в лесу. В то время как мы расходились по небольшому участку и приступали к работе, Борис сразу же отыскивал для себя солнечное место. Остаток дня он проводил в дремоте. Недостаток движения и большое количество каши сделали его ленивым и вялым. Он всегда выглядел так, словно был готов вот-вот заснуть, и только с усилием мог держать свои маленькие карие глазки открытыми. Борис был родом из-под Горького, который раньше назывался Нижним Новгородом. Если бы там еще оставались крестьяне, то они бы за сто метров признали в нем крестьянского парня. Его словарный запас включал в себя не более 400 слов, и говорил он на простом русском языке. Но по большей части он оставался спокойным. Напрягался он редко, и только для того, чтобы сделать необходимое объявление, что требовалось от него как от часового.

Конечно, не мне было судить о лингвистических познаниях Бориса, поскольку я сам знал всего лишь около 200 русских слов. Но Вилли Цельброт, который учился в польских университетах, был в лучшем положении. Он превосходно говорил по-русски, что было явно притягательным для Бориса. Возможно благодаря этому, а вовсе не потому, что мы могли убежать, ему нравилось сидеть рядом с нами. Может быть, он еще и поражался, что мы двое и венгерский офицер не проявляли признаков фашистской жестокости. Работа была тяжелая, но мы всегда выполняли норму, несмотря на то, что она была высокой.

Работа бригады лесорубов была организована таким образом, что два человека спиливали и разделывали дерево лучковой пилой, а третий обрубал сучья. Удивительно, как быстро мы освоили правила валки леса. Сначала надо было определить направление падения ствола и в соответствии с этим правильно установить пилу. После этого стволы, длина которых доходила до 20 метров и более, подвергались разделке на четырехметровые бревна. Потом их складывали в штабель на краю просеки. Пока наш молодой венгр обрубал сучья, я со своим другом Вилли приступал к валке следующего дерева.

Однажды произошло одно маленькое недоразумение, которое испортило Борису отдых. Нам надо было разделать несколько огромных дубовых стволов, которые за много лет до этого были спилены и вытащены на обочину лесной дороги. С нашей короткой лучковой пилой работа была не из приятных, даже если бы древесина была более мягкой. Распиловка шла очень медленно. Борис решил, что мы тянем время, и начал ругаться. Сначала он только ворчал, а потом крикнул: «Вас в Сибирь надо!»