Мы оскорбились. Вилли стал спорить с Борисом и сказал ему, что тот совершенно не разбирался в работе с древесиной. Он предложил часовому взять пилу и попробовать пилить самому. Это должно было убедить его, что дуб был тверже сосны. Борис положил винтовку и снял с себя ремень. Потом махнул рукой и сказал: «Давай!» Они встали на колени, взялись за пилу и начали пилить. Своими маленькими глазками Борис бросал на Вилли полунасмешливые, полупрезрительные взгляды. Однако непривычная работа быстро вогнала его в пот. Кроме того он тратил слишком много сил, нажимая на пилу, вместо того, чтобы приспособиться к размеренным движениям Вилли, который был уже опытным лесорубом. Напряженная ситуация разрядилась, когда за нами приехал грузовик. «Авто пришло!» — объявил Борис с облегчением и прекратил работу. Он встал, надел ремень и взял свою винтовку. После этого разговоров о распиловке дубовых стволов уже не было.
Иногда этим «авто» был дребезжащий «ЗИС», но зачастую также и немецкий полугусеничный тягач. Вместо буксировки полевой гаубицы теперь он нагружался бревнами. Вечером, с последним рейсом, на нем отвозили пленных в лагерь. Как это случалось и на войне, иногда эта тяжелая машина проваливалась в грунт на заболоченных участках леса. Тогда водитель доставал стальной трос, обвязывал им ближайший, толстый, хорошо укорененный, древесный ствол и заводил установленную на тягаче лебедку.
Ближе к вечеру норма выполнялась, и нас охватывала усталость. Пленные, и Борис тоже, начинали прислушиваться к шуму двигателя «авто». Обычно машина приходила, как и положено, к 17.00. Но иногда она появлялась в восемь или даже в одиннадцать часов вечера. В таких случаях мы прибывали в лагерь к полуночи и получали свои дневные и вечерние порции супа одновременно. После этого наши животы наполнялись настолько, что было больно. Никакой еды нам в лес не привозили, так что потребовалось определенное время, прежде чем мы привыкли обходиться без обеда. Точно так же, через несколько дней, прошла и мышечная боль. В обеденный перерыв мы обычно расходились по лесу искать ягоды. Однажды Вилли поймал несколько лягушек, поджарил лапки на костре, и мы с ним полакомились вкусным деликатесом.
Иногда, если мы работали недалеко от брошенных домов лесников, мы заходили в них. В садах и огородах, одичалых и заросших сорняками, иногда попадались ягоды и зеленые фрукты. Поразительно, насколько вкусными казались они нам. После двух лет однообразного питания такие «витаминные уколы» оказывали на нас поистине оживляющее воздействие. В самих домах все деревянные предметы, двери, оконные рамы, лестницы, буквально все, что могло гореть, было уничтожено, вырвано или растащено. Это было сделано русскими или местным населением, жалкие остатки которого сохранялись в прилегающей к лесу местности.
У Бориса было приготовлено для нас два сюрприза. В один особенно жаркий июльский день он приказал русскому водителю сделать крюк и подъехать к маленькому пруду. Это явилось для нас несравненной радостью, которой мы давно не испытывали. Борис разрешил нам снять старую пропотевшую одежду и войти в «воду. Он тоже позволил себе удовольствие искупаться, не обращая никакого внимания на оставленную на берегу винтовку.
Второй сюрприз был совершенно иного рода. Как-то раз, в обеденный перерыв, не сказав ничего заранее, он повел нас к заброшенному дому лесника, который располагался примерно в километре от того места, где мы работали. Сначала нам показалось, что это, по-прежнему чистое, здание из красного кирпича ничем не отличалось от других домов и ферм, которые мы видели в той местности раньше. На стенах были видны глубокие выбоины, оставленные снарядными осколками. Сад утопал в роскошной зелени. Борис провел нас дальше, к находившемуся недалеко от дома погребу. Мы спустились на несколько ступенек вниз в наполовину заглубленное хранилище для овощей и фруктов. Своды погреба были выложены кирпичом. Массивная деревянная дверь, выбитая наружу, лежала на земле перед входом. В середине двери имелась пробоина с рваными краями. С волнением мы вошли внутрь и стали вглядываться в темноту. Было видно, как тускло поблескивали стальные каски.
Стояла жаркая, удушливая погода. Надвигалась гроза, и по небу поползли мрачные тучи. Подул сильный ветер, и засверкала молния. Затем послышался сильнейший раскат грома, и с неба хлынули потоки дождя. Крупные капли дождя ударялись о землю и взрывались, как маленькие бомбочки. Мы бросились в подвал. Освоившись с темнотой, мы начали осматриваться по сторонам…
На полулежали солдаты, молчащие и неподвижные. Они были мертвы, но выглядели как живые. Их тела не разложились, но только высохли. По их полувоенной форме было видно, что они входили в состав фольксштурма. У некоторых были протезы конечностей. Это были инвалиды Первой мировой войны. Но они лежали там: два, четыре, шесть, десять, всего двадцать. Что же произошло?