Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника

Размещение офицеров в военных городках было недостаточным, поэтому многие из них размещались в гостиницах. Поповски и я получили номер в отеле Гинденбург — Хоф. Он был первым, который нам попался, поскольку располагался рядом с вокзалом. На площади был сквер, на который выходили окна нашей комнаты на первом этаже. Что касалось службы, то делать особо было нечего. Мы просто ожидали отправки на фронт. После того как 29 апреля уехал Поповски, я почувствовал себя одиноко. Потом я привык к этому ощущению. Но вскоре я нашел нескольких хороших товарищей. Один из них был парнем из Линца, другой из Франценбада в Богемии, и еще один курсант-фельдфебель. Раньше он был священником конфессиональной церкви, а теперь, в возрасте сорока лет, ожидал получения лейтенантского звания.

Из письма отцу я вижу, что я давал ему прочитать и переписать «Сталинградское письмо». Это было потрясающее письмо одного священника своим бывшим прихожанам, которые остались в Сталинграде. (У меня до сих пор есть его копия.) В том же письме я просил отца срочно прислать сигареты. У матери были карточки на сигареты, которые назывались «для специального использования», и она хранила их про запас, чтобы в случае необходимости обменять сигареты на продовольствие.

Еда в казарме была скудной. Однажды, на сорокакилометровом марше, я попал в сельский постоялый двор, и меня накормили «за так», то есть мне не пришлось отдавать ни денег, ни карточек. Вспоминаю свою беседу с хозяйкой, которая подумала, что я из Швейдница. Благодаря своему музыкальному слуху, я мог очень хорошо подражать нижнесилезскому диалекту. Она была поражена, когда я сказал ей, что происходил из района вблизи Вены. На таких маршах по сельской местности в окрестностях Швейдница я погружался в свои мысли. Из Бреслау в 1813 г. началась Освободительная война против Наполеона. Король Фридрих-Вильгельм III учредил тогда Железный Крест. Рисунок этой простой по форме награды был сделан блестящим берлинским архитектором Шинкелем. Об этом мало кто знает. Во время своего пребывания в Швейднице я выяснил, что в распространении лютеранства на востоке Германии силезский город Цобтен играл роль Вартбурга и что когда-то студенты университета Бреслау совершали туда паломнические поездки.

Как и в Сен-Авольде и в Морхингене, в зданиях казарм в Швейднице, в коридорах и над дверями висели гербы различных мест Нижней и Верхней Силезии. Это означало, что где бы ты ни находился, на тебя смотрел кусочек Родины. В огромном здании берлинского «Дома Родины» имелись комнаты, посвященные каждой немецкой области. Такая же комната была и в одной из наших казарм для силезской родины и ее сыновей. Тот факт, что по своей сути Вермахт основывался на более широкой концепции Великой Германии, в определенной степени ослабил принцип преданности своей местности. Но он ни в коей мере от него не избавился. Во всяком случае, я узнал тогда, что такое Швейдниц и какое наш полк имел к нему отнршение в мирное время. Это был, как поется в старой солдатской песне, «мой настоящий дом».

Ожидание приказа об отправке на фронт оказалось, слава богу, непродолжительным. Я был рад, когда пришло время и я смог отправиться в путь через Бреслау на Минск. Там я должен был явиться в «резерв фюрера» группы армий «Центр». В этот раз у меня не было такой «цели», какая была за год до этого. Передо мной не стояла перспектива отправки на курсы после нескольких месяцев стажировки. Мой настоящий испытательный срок на фронте еще только начинался, тем более что я был теперь офицером. О возможности ранения я не думал. Так называемый выстрел на родину, то есть ранение, требующее эвакуации в глубокий тыл, могло привести предстоявший боевой опыт к быстрому концу. В Первой мировой войне австрийские солдаты называли эѴо «выстрелом ценой в 1000 гульденов». Скорее я чувствовал себя так, словно ехал навстречу неопределенному будущему. К этому чувству примешивались воспоминания о боях под Гжатском. Это был своего рода страх перед ожидавшей меня проверкой, который висел у меня над душой.

Вскоре мы добрались до Белостока и Столпце, пункта на бывшей польской границе. Вместе со мной в купе поезда, перевозившего на фронт возвращавшихся из дома отпускников, сидели два офицера финансовой службы и старший офицер-врач. Медик направлялся в госпиталь, два финансиста ехали к местам своей тыловой службы. Эти господа везли намного больше багажа, чем я. У меня был всего лишь жалкий армейский ранец. Рассвело, а поезд тащился со скоростью около тридцати километров в час через район, находившийся под угрозой нападения со стороны партизан.