Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника

В штабе батальона появился новый офицер связи, лейтенант Гегель, отношения с которым у меня не сложились. Ему было около 40 лет, он был родом из южного Гессена и учителем по профессии. Однако, в полном соответствии со старым предрассудком, он был еще и «всезнайкой». В то же время он являлся «профессионально непригодным для работы со взрослыми людьми». Его явно не устраивало, что он должен был мне подчиняться и что капитан Шнейдер предоставил мне свободу рук в командовании батальоном. Как-то раз Гегель попытался «покачать права», и мне пришлось в резкой форме напомнить ему о его обязанностях. Если мои отношения с ним были холодными и напряженными, то тем более сердечной и тесной была моя дружба с лейтенантом Гельмутом Кристеном.

Кристен был командиром приданного нам огневого взвода полковой батареи противотанковых орудий. Со своими двумя пушками он всегда находился там, где это было необходимо больше всего. Ситуацию он схватывал немедленно, и, в отличие от Гегеля, ему не надо было объяснять, что и как делать. Лейтенант Кристен и его артиллеристы отличались «организаторскими» талантами. У них были излишки бензина и боеприпасов, а Мерседес Гельмута всегда возил много еды и выпивки. Поскольку чаще всего он не был связан жестким сроком эвакуации, то он мог иногда начинать отход раньше и заранее определять путь отступления.

Его семья владела отелями в Оппельне, Верхняя Силезия, и в Гейдельберге. Благодаря такому происхождению он обладал уникальным чутьем на открытые продовольственные склады и в разговоре с их начальниками всегда выбирал правильный тон. Однажды мне вместе с ним выдали шампанское. Это случилось в Литве во время нашего отступления по песчаной дороге жарким летом 1944 г. Мы пили вино, облокотившись на машину или сидя на подножке. Как-то его люди принесли щенка овчарки, которому было всего несколько дней. С этого времени маленькая собачка отступала вместе с нами в автомобиле. Своей неуклюжестью и просто как нуждавшееся в заботе живое существо она трогала сердца солдат, которые за ней ухаживали и играли с ней.

В ночь на 30 июля, опять после полного изнурения, я проспал внезапную атаку. На марше я прилег на заднее сиденье машины, чтобы немного поспать. Когда мы пересекали лесистый район, то партизаны, или обошедшие нас солдаты Красной Армии, обстреляли нашу колонну и забросали ее ручными гранатами. Я спал как убитый и из всего этого «дела» не услышал ничего. Как рассказал мой ординарец Вальтер, меня просто не смогли разбудить. По его словам, капитан Шнейдер растерялся, не знал, что делать, и вместо того чтобы отдать правильный приказ, он лично тряс меня в бесплодной попытке разбудить.

1 августа мы вышли к реке Дубисса. К сожалению, нам не удалось там задержаться. Противник уже отбросил корпусную группу, которая сражалась южнее. В полдень мы прошли по мосту. Я остался вместе с арьергардом на восточном берегу. После этого основная часть батальона пошла дальше на запад. Примерно через час пошли и мы. По дороге меня осенила мысль, что я шел домой, и что с 22 июня мы все, прямыми или окольными путями, но так или иначе приближались к своему дому. Погрузившись в эти размышления, я шел по песчаной дороге один, нарушая устав, то есть без связных. На своем пути я встретил майора фон Гарна, своего особого товарища по оружию в этом отступлении. Наш батальон все еще находился в его распоряжении.

В полковой истории о нем написано следующее: «В постоянно меняющейся обстановке общего замешательства командир полка майор фон Гарн был лишен возможности отдавать приказы. В большинстве случаев на это не было времени, поскольку чаще всего штаб дивизии был вынужден передавать приказы в устной форме. «Отходить немедленно!», таков был приказ».

Гарн сказал мне, что, по сведениям из дивизии, лежавший перед нами отрезок пути Арегала — Расейняй должен был стать последним этапом отступления. Новость звучала обнадеживающе. Даже сегодня, почти через 43 года, я вижу, как мы идем вместе. Я рядом со своим образцовым и любимым командиром. Мне довелось увидеться с ним снова в 1955 г. Даже сейчас я странным образом привязан к нему, точно так же, как он привязан ко мне.