Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника

Какой бы безрадостной и трудной ни была тогда обстановка дома и как бы я ни стремился вернуться на фронт к своим товарищам, расставание оказалось для меня тяжелым. Как и прежде, после окончания моего отпуска мать не провожала меня на вокзал. Я не хотел, чтобы посторонние стали свидетелями проявления наших чувств, особенно со стороны матери. Мать знала об этом и всегда оставалась дома, глотая слезы. С сумкой свежевыстиранного белья я покинул наш дом. Мать еще долго махала рукой из окна мне вслед. В Вене я с трудом добрался от станции Северо-западной железной дороги до Северного вокзала. Платформа, как я уже видел это и раньше, была забита прощавшимися солдатами, женщинами и детьми. На всем пути от Штокерау я испытывал тревожное предновогоднее чувство. Вена утратила свой прежний мирный вид, когда о войне напоминало только затемнение на случай воздушных налетов. Она стала прифронтовым городом. Линия фронта проходила по реке Грон и по берегу озера Балатон.

В темную новогоднюю ночь мои мысли были обращены к новому году и к тому, что он принесет с собой. Рейх был охвачен врагами, как на восточных, так и на западных границах. В Восточной Пруссии на немецкую землю ступили русские, которые совершили неслыханные зверства. Во время моего отпуска сотни американских бомбардировщиков пролетали над нашим маленьким городом, вдоль Дуная, по направлению к Вене. На меня производило сильное впечатление, когда, стоя удверей своих домов, горожане хладнокровно наблюдали за тем, как огромные самолеты беспрепятственно следовали своим курсом. На Рождество отец писал матери, чтобы, несмотря ни на что, она оставалась дома. Мыс братом уговаривали ее бежать в любом случае, если придут русские. Для этого мы даже собрали для нее и маленькой Лизль самые необходимые вещи. К счастью, судьба позволила отцу вернуться домой, что сняло с нее ответственность за принятие решения, и родители поступили правильно, оставшись в Штокерау.

В Торне я сошел с поезда, который шел дальше на Кенигсберг. Потом я пересел на другой поезд, где ко мне подсел лейтенант Бринкель, офицер связи полкового штаба. По профессии он был протестантским пастором в Силезии. В полночь он прослушал выступление фюрера, обещавшего «победу нашим вооруженным силам». Речь была преисполнена оптимизмом.

Путь закончился в Насельске, в шести километрах от линии фронта. Мы с Бринкелем прошли пешком до командного пункта дивизии. Это был яркий снежный день нового, 1945 года. Солнце освещало воскресный покой, и казалось, что война хоть на какое-то время затихла. Не считая часовых, в штабе дивизии все еще спали. Они отмечали Новый год, и встретивший нас майор Острайх выбрался по этому случаю из постели. Он сказал, что мы вполне могли бы остаться дома и встретить там Новый год. Легко сказать, но мой отпуск заканчивался как раз 31 декабря, и именно в этот день мне пришлось отправиться в путь. Кроме того, я бы не мог веселиться, зная, что на следующий день мне надо будет в четвертый раз ехать на Восточный фронт. Чем ближе я подъезжал к фронту, тем сильнее меня охватывала уже привычная нервная дрожь.

В определенной степени компенсацией служил тот факт, что я снова оказался в 7-м полку. Я заглянул к Клаусу Николаи. Мы наспех перекусили и отправились в блиндаж полкового командира полковника Дорна, «важного господина» из Рейнской области, как мы его называли. Дорн принял меня радушно и сказал, что я должен был принять командование 1-й ротой. В тот момент рота находилась в резерве и занимала позиции на второй линии обороны. На следующий день она должна была выйти на передовую. В 1-м батальоне капитан Фитц и обер-лейтенант Кюлленберг, командир и адъютант, встретили меня громкими приветствиями. Я знал их с прошлого лета. Затем связной проводил меня в роту, где меня встретил лейтенант Мартин Лехнер, который должен был принять роту тяжелого оружия нашего батальона.

С Лехнером я подружился весной 1944 г. в Швейднице. В то время он пришел из военного училища, куда был направлен в званиѵі унтер-офицера благодаря своим способностям. Он отличался хорошими манерами, и по нему не было видно, что он вышел из сверхсрочников, хотя в резервном батальоне товарищей у него не было. Я несколько сблизился с ним и заметил, что за это он был мне благодарен. Мы отметили нашу встречу, выпив «по капельке». Затем я должен был познакомиться и с другими находившимися в этом блиндаже людьми, так как им надо было посмотреть на своего нового «хозяина». Потом мы сели с ним за стол и приступили к выпивке основательно, поскольку это все еще оставалось самым лучшим и испытанным способом начать дело надлежащим образом. В заключение Лехнер встал и произнес речь на предмет того, что 1-я рота должна быть «первой» не только по своему наименованию, но и по достижениям, то есть такой, какой она была тогда и должна оставаться в будущем. Не так смущенно и не так серьезно, как Лехнер, я тоже произнес несколько слов, сказав, что горжусь тем, что стал командиром 1-й роты нашего полка. На самом деле так оно и было.