Таисья
Шварц. Объявить дефолт? Безжалостный ты. Сердце у тебя есть? И мелочный: у старого товарища нет денег, и жидишься книгу прислать… Про бидоны — у тебя. Ничего не говорю: про бидоны ты придумал… Ну не придумал — было: какая разница?.. Ты видишь разницу? Крохобор… Что значит не мое? Не мое, а чье? Если ничье, так почти мое. А и не мое — что с того? Мое, не мое — крохобор… Ну платок, ну шейный… Не Ива Сен-Лорана, а Жюля Сен-Лорана… Я получил из рук вдовы — значит, она меня обманула… Чего ты так нервничаешь из-за тряпки драной?.. Бродский — не клоун? Бродский — не клоун… А в карман, представь себе, зашил… Ну не зашил: какая разница?.. Ну не в пятьдесят восьмом, ну в шестидесятом. Слушай! Ты гигант мелочности!.. Таисью не обижай. Таисью в обиду не дам. На меня, своего старого друга, который тебя в рифму сочинять научил, клевещи, а женщину оставь в покое… Я серьезно говорю. Нелепое существо, нелепое созданье. У тебя, Багров, один дефект, малюсенький, но есть. У всех по дефекту, у меня, например, что я себе жизнь сочиняю. Встречи, связи, свары, любови — с людьми, которых в глаза не видел. Не бог весть какой дефект, поверь. А у тебя — что ты, что такое "нелепое", никогда не понимал, не понимаешь, не поймешь. У тебя все — лепое. Стихи твои лепые. Вся судьба на зависть. А эта нелепая тварь, из простейшей лапландско-украинской плоти, это нелепое создание — мое создание. Главное произведение. Сочинение. Увы, главное. Может быть, единственное. И как мне тебе, альпийскому снегу, это внушить, не знаю. Сияй.
Пауза.
Таисья. Это правда?
Шварц
Таисья. Про что ты сказал "не обижай"?
Шварц. Твоя, говорит, Таисия, мне Бродский рассказывал, видела его десять минут, рта не открыла, а теперь "мы с Иосифом то", "мне Иосиф это".
Таисья. Я ни при ком не открывала. Думаешь, приятно, когда мы в гостях, сидеть, молчать, приглядываться, может, что пригодится?.. Надо будет Щельцову сказать, что Багров с бензоколонок процент получает.
Шварц. Клевещи, валькирия. Только пойми: клевета — не правда. Это над правдой надо поработать, чтоб была позабористей. А клевета чем бездарней, тем пронзительней.
Таисья. Жаль, что музыка отошла от тебя. Я твою музыку люблю.
Шварц. Ну не совсе-ем, не совсе-ем. Так ж-ж-ж-ж — еще жужжит.
Да что, в самом деле, случилось?
Пауза.
Таисья. Шварц, как это у тебя начинается?
Шварц. Когда. Не как — когда. Начинается? Сразу началось. Не помню, чтобы когда-то не было, помню, что уже было. Со мной — как с кем-то. А когда с кем-то — то обязательно со мной. Всё целиком, всё, что со всеми, — со мной. Только потому всё — что я. Шагаю, пульс бухает, колеса стучат, часики тикают, лист качается — изо всего мне слово, полслова, сложок. Ничего не уходит, никуда не ушло, никакого "когда" нет — я всегда уже родился, всегда ритм. Не Ахматова-Пастернак, а Шекспир-Данте. Они базарят, и я не меньше их. Втроем-вчетвером-впятером — кто подошел, с теми ля-ля-ля, ля-ля-ля. В школе, на воле, везде. Щельцова-Хулдомуева вижу, как в тумане, Портфелия — только почерк, Марфу — сквозь паранджу, а эти — локоть в локоть. Багров — порезче, Бродский — порезче, иногда наравне с ними, заодно со мной. Что раньше, что позже, непонятно… Чего-то я заговариваюсь.
Таисья
Шварц. Скушаны. Вместе с белыми. Дай просто валерьянки. В каплях.