Жизнь и смерть сержанта Шеломова

Крепкие пальцы сжали ворот так, что потемнело в глазах:

— Пойдем на разборку в палату.

Все окна в палате были завешены одеялами. На койках валялись старики и веселились. Под койками ползали чижики и тарахтели, изображая бронетранспортеры.

В темноте кто-то спросил Митю: «Кто таков?» Он не успел ответить, как Кузя заискивающе засмеялся и сказал, что это того придурка дружок, тоже придурок, но без денег. В Мите закипело бешенство: «Ты у меня, Кузя, поедешь в Союз!» Решение созрело мгновенно: пойти и рассказать о подмене анализа.

Кудрявый парень подтолкнул сзади коленкой. Митя понял, что все причитающееся Косте достанется ему.

С койки спросили, откуда он родом, а то они, мол, не знают, кого будут бить: хохла, бульбаша, урюка, москвича или еще кого. Митя ответил, и тут же кудрявый хлопнул его по плечу: «Земляк! Первый раз земляка встретил!» Он стал тискать Митю. «Вы его не трогайте, мужики, он за того козла ничем не виноват». Митя не успел опомниться, как они в обнимку с кудрявым очутились на улице. «Ты, брат, прости, я земляков не трогаю и другим не даю».

Они познакомились. Парня звали Олегом. «Я тебя сейчас с одним познакомлю — он после болезни остался здесь на постоянке художником. Как сыр в масле катается: на операции не ходит, но парень ничего, не гнойный».

Мастерская оказалась крохотной комнатушкой, заваленной матрасами и планшетами; у окна стоял самодельный столик, весь в разноцветных пятнах краски. За ним сидел парень и скреб бритвочкой по планшету.

«Знакомься, Саня, земляка привел, Дмитрием зовут». Рука у Сани была узкая и холодная. «Давайте чай сварганим», — предложил он. На столе появилась трехлитровая банка с водой, в которой яростно загудел кипятильник из двух бритвочек.

Начались расспросы о гражданке. Олег с Саней призывались на год раньше. Для них Митя был человеком, который ходил по родным улицам и дышал родным воздухом еще целый год после них.

Закипела вода. Саня высыпал в банку пачку чая, а Олег достал из-под матрасов буханку белого хлеба, банку сгущенки и пачку рафинада.

За воспоминаниями о гражданке они усидели три литра и все, что было съестного. Митя так наелся, что на ужин не пошел, а сразу завалился спать, но после крепкого чая не спалось, и он еще долго думал о том, как мало надо, чтобы отношение к тебе изменилось.

«..переодевайтесь. Через пятнадцать минут до аэродрома пойдет машина». Митя проснулся от голоса Веры. Он открыл глаза и увидел довольного Кузю. Тот не скрывал своего ликования и, пока переодевался, все пел: «Желтушка, желтушка, желтушка моя, позволь наглядеться, радость, на тебя».

В тот день он ни на какие работы не пошел, а сразу двинул к Сане, и, завалившись на матрасы, проспал еще часа два, а потом снова пили чай и ели припасенный Саней крем из сгущенки с маслом. Саня оформлял поварам дембельские альбомы, а они его кормили не хуже генерала. Здесь было так хорошо, что Митя решил отсиживаться в каптерке до выписки, тем более что Саня не возражал: «Хоть живи здесь».

Прошло пять дней. Митя с Саней коротали время до ужина вдвоем — Олег ушел играть в карты. Саня стал рассказывать о себе:

— Эх, Митя, на гражданке я был человеком, — начал он, прихлебывая горячий чай. — Последний «Жигуленок» еще в техникуме сделал; девочек менял как перчатки, ну, и насчет одежонки не извольте беспокоиться, моя вотчина — торговля: год работал — пять тысяч сделал.

Саня достал из кармана кожаный бумажник с фотографиями: Саня с девочками на пляже и Саня с девочками за праздничным столом.

— Если бы не армия, я бы такими делами воротил!

— Какими? — спросил Митя. Он не любил, когда так хвастались.

— Ты о нашей организации не слышал? — Саня многозначительно поднял указательный палец. — Я получил письмо, где пишут, что недавно в городе прошли первые выступления и готовятся еще. Видишь ли, — Саня изменил тон. — Наша сила в том, что мы опираемся на разум, на силу, а не на абстрактные понятия равенства, братства и другой чепухи, выдуманной ублюдками для ублюдков. — Он помолчал немного. — «Майн кампф» — вот книга, которая выше всяких там Библий, Булгаковых, Достоевских. Эти учили ныть и копаться в собственном дерьме, и только Гитлер создал модель разумного человека, которую потом извратили и довели до абсурда промышленной машиной. Не читал?

Митя мотнул головой.

— Зря не читал. Вернешься, я тебе дам перепечатку. Самая гуманная книга. Сам подумай: все никогда не смогут жить хорошо. Пусть уж кто-то живет хорошо, чем все плохо, частью надо пожертвовать. У Гитлера была ошибка: арийцами он называл нацию, а между тем арийцы есть в любой нации. Это часть людей, которая имеет жизненную силу, способную обновить общество. А все, кто не принадлежит к арийцам, — хлюпики, ублюдки. Но ты, я вижу, парень сильный. Если тебя поднатаскать в идеологии, думаю, можешь войти в нашу организацию.

— Нет, нет, — Митя поднялся, громко сглотнув слюну. — Мне идти надо, я — дневальный.

Саня рассмеялся.

— Чего ты испугался? Просто у тебя информационный шок — теоретической подготовки нет. Подумай на досуге, поймешь, что я прав.