"В больнице "Коттэдж" оценивают состояние Джесси Ливермора-младшего как "весьма тяжелое". Неделю спустя после медленного, но устойчивого улучшения и приближения к выздоровлению от пулевого ранения, нанесенного матерью пострадавшего во время ссоры, юноше вчера стало хуже. Сегодня он провел под кислородной маской, в то время как врачи изучали новые рентгеновские снимки и проводили лабораторные исследования жидкости в области раны в нижней части грудной клетки.
Лишь 6 января 1936 года было объявлено, что жизнь Джесси вне опасности. Но в течение месяцев после этого его врачу или ухаживающей за ним медсестре нужно было через день выкачивать жидкость из его груди, чтобы предотвратить инфицирование. Позднее Джесси скажет своей жене Пэт, что врачи и медсестры заходили в его палату, прокалывали рану с помощью антисептика и специальной иглы, а затем откачивали жидкость. Каждый раз он изо всех сил кричал от боли, проклиная стрелявшую в него мать и отца, который всю жизнь не обращал на него внимания. Даже морфин не помогал.
В конце концов, 5 марта 1936 года, Эрнест Вагнер, мировой судья, снял с Дороти все обвинения. Именно судья Вагнер после предварительных слушаний в январе выдвинул против Дороти обвинение в попытке убийства.
Джесси засвидетельствовал, что он принимает на себя всю ответственность за выстрел, последовавший за пьяной ссорой. Доктор Невилл Ашер, который первым приехал на место происшествия и который посещал Джесси в течение его длительного выздоровления, засвидетельствовал, что Дороти находилась под влиянием алкоголя и не могла вспомнить, что она могла сказать в тот момент.
Когда ему задали конкретный вопрос, говорила ли она: "Я застрелила моего мальчика! Я застрелила своего сына!", уважаемый терапевт ответил, что не может вспомнить, чтобы он слышал, как она это говорит.
Месяцы спустя, 25 марта, пуля, застрявшая возле позвоночника Джесси, в конце концов была извлечена в больнице "Пост-Грэдьюэйт" в Нью-Йорке. Операцию выполнил доктор Джон Мурхэд, заведующий хирургическим отделением. Но у Джесси навсегда останется шрам и легкое искривление позвоночника, которые он изо всех сил будет стараться скрыть. Из-за этой раны он также был признан негодным к военной службе во время Второй мировой войны.
Ливермору было передано право опеки над обоими мальчиками.
В 1935 году Ливермор переехал в гостиницу "Шерри Недерлэнд" на Пятой авеню, напротив Сентрал парк. "Шерри Недерлэнд" была первоклассной гостиницей для некоторых наиболее видных людей мира Ливермор занимал там весь верхний этаж. Апартаменты были просторными, они были обставлены любимыми вещами Ливермора и его жены. Там была кухня, гостиная, столовая, кабинет, и две спальни, включая одну спальню для Пола, когда он был дома, что случалось нечасто. Каждый день приходила горничная, чтобы им готовить - и, конечно же, в их распоряжении всегда было обслуживание в номерах, чтобы обеспечить их всем необходимым.
Когда Пол не учился в школе-интернате и не уезжал в летний лагерь, он жил со своим отцом и Гарриет. Пол ненавидел такую жизнь и называл новую жену своего отца "Ведьмой". Он считал ее соседство мрачным и унылым. Он чувствовал ее ненависть к себе и к своему брату. Она хотела безраздельно владеть вниманием его отца.
Однажды днем он играл в футбол на поле "Хотчкисс", своей школы-интерната в Лейквилле, Коннектикут, когда к нему подошел один из его друзей. Он сказал: "Пол, это не твоя мать приехала?" Мальчик указал на черный "Роллс-Ройс", машину его отца. Дороти часто пользовалась "Роллс-Ройсом" Ливермора и его шофером для того, чтобы съездить навестить Пола
Пол подбежал к машине, но из нее вышла Гарриет, его мачеха, решившая сделать ему сюрприз. Она так сильно напугала его, что он с криком убежал через футбольное поле в общежитие.
Позднее ему позвонил отец и извинился за Гарриет. Она очень ревновала отца и настаивала на том, чтобы летом Пол уезжал в лагерь; так чтобы его не было в их квартире на время летних каникул. Пол всегда привозил домой на каникулы школьный сленг, чтобы изолировать себя от нее. Ему также нужна была компания на длительные промежутки времени, в противном случае он находился бы в квартире один.
31 июля 1936 года Дороти Ливермор-Лонгкоуп предъявила Ливермору иск в суде Нью-Йорка. Она хотела, чтобы ему отправили судебную повестку, с тем, чтобы она могла получить деньги на оплату медицинских расходов Джесси, возникших вследствие пулевого ранения. Судья отказался выписать повестку и посоветовал ей искать другие средства правовой защиты. Он изъял дело из судопроизводства. Ливермора проинформировали о ее поступке и ему оставалось только качать от удивления головой.
Когда Джесси поправился, полностью восстановился, Ливермор отправил его в путешествие по Европе, куда он так хотел поехать.
Сам Ливермор остался дома.
Следующей схваткой Ливермора стала война с Налоговым Управлением, после того, как его счет на уплату налогов достиг 800 000 долларов. Он вел переговоры и погасил счет от Налогового Управления в том же году.