Читаем Жизнь и судьба Федора Соймонова полностью

Мила́ братцу сестра; Только золото милей!

Стали со стороны жениха выкладывать деньги на стол. Каких тут только монет не было. Истинно, что из сундуков дедовых подоставали. А девки пели, подначивали:

Братец Татарин, Продал сестру за талер, Русу косу за полтину...

Наконец, решив, что денег хватит, Васька Отяев отвернулся, подтолкнув сестру вперед. А Алексашка Соймонов ухватил ее за косу, низанную жемчугом, и увел на сторону жениха... Пошла за дубовыми столами свадьба по-настоящему. Потом ездили в церковь, венчалися и снова угощались, гуляли до ночных звезд, пока не пришло время провожать молодых в подклет...

Ты зоря ль моя, зорюшка, Ты душа ль моя, Дарьюшка, Ты душа ль моя, Ивановна. Городом прошла зарею, Ко двору пришла тучею, Пустила по двору да сильный дождь, Сама поплыла-то утицей, На крыльцо взошла павою, В новы-то сени — лебедушкой...

Года не прошло, родила молодая жена Федору сына-первенца, плод горячей любви супружеской, богом венчанной и благословленной. Младенца окрестили в приходской церкви, нарекли Михаилом.

<p><strong>ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ</strong></p><p><emphasis><strong>Въ нещастливомъ</strong></emphasis></p><p><emphasis><strong>и въ печальномъ</strong></emphasis></p><p><emphasis><strong>и скучномъ</strong></emphasis></p><p><emphasis><strong>случаяхъ</strong></emphasis></p><p><strong>Глава десятая</strong></p><p><strong>1</strong></p>

Зимою памятного семьсот тридцатого года, куда нет-нет да и возвращался мыслями наш герой, застаем мы Федора Ивановича Соймонова уже женатым, с первенцем-сыном. Живет он с семейством в Москве, в собственной усадьбе, и все еще в отпуске.

В ту пору Федор Иванович лишь на крещенский сочельник вернулся из Санкт-Петербурга. Ездил по поводу родственной тяжбы. Воспользовавшись, как он считал, долгим его отсутствием, дальний сродич генерал-майор Леонтий Яковлевич Соймонов взял на откупа деревеньку, оставшуюся после бездетного дяди, хотя первостное право по близости родства было на то за Федором. И вот уже два года тянется их спор... Ныне вот-вот должна была тяжба разрешиться в его, Федорову, пользу, но Леонтий, служивший в Дербенте, не поленился, прислал новую челобитную. Внес какие-то поправки в поколенную роспись, а может, и мзда по его поручению какая-никакая воздана кому-то, только дело вдруг решили рассмотрением продолжить.

Забегая вперед, скажем, что до своего окончания находилось оное в производстве... пятьдесят с лишком лет, пока за смертию одного из тяжущихся не вернулось из Сената в Вотчинную коллегию, где вскорости и завершилось. Деревенька того не стоила, сколько ушло на протори по судебным делам. Поистине — в России испокон веку обращаться за помощью к закону равносильно разору. Так было ранее, так и ныне.

Не прояснилось и положение самого капитана в рассуждении дальнейшей службы. С одной стороны, как бы надлежало ему перебираться в Петербург. В архиве есть справка: «А ему-де, капитану Соймонову, по указу велено явитца в Санкт-Петербург генваря 1‑го числа предбудущаго 729‑го»... Но с другой стороны, я уже говорил о том, что для уменьшения финансовых затрат на армию Верховный тайный совет принял решение о постоянном пребывании трети всех офицеров в отпусках. После ссылки Меншикова Военная коллегия осталась без президента. Двор перебрался в Москву, вице-президент граф Миних остался в Петербурге. Кто чем командовал — неизвестно. Еще хуже обстояли дела в Адмиралтействе. Строить новые большие корабли перестали. Верховные господа считали, что нужно вообще ограничиться постройкою одних галер. Провиант и припасы заготавливать для флота впрок запретили. В море велено было без особого на то указу не выходить.

Все это, по зрелому рассуждению, приводило Соймонова к мысли, что его карьера на морском поприще, скорее всего, закончилась... В своих автобиографических записках он пишет: «При выезде моем из Астрахани по 18-ти летней моей морской службе, искал я случая, чтоб на некоторое время быть в Москве, во-первых, признаюся, для того случая, что женился, а другое и то, что с женою жить в Петербурге был недостаток; оставя жену, одному ехать не хотелось, а чтоб оставить морскую корабельную службу, по совести ни на мысль мою не приходило... По моей склонности не желал я от морской службы отстать, да правда и то, что по любви к жене, чтоб быть с нею неразлучно, и не противно было».

Счастлив путник, ежели, подъезжая к дому своему, в нетерпении подгоняет версты. Счастлив тот, кого дома ждут не дождутся с долгой отлучки. И двоекратно счастлив муж, коего жена встречает на пороге с заблестевшими от долгожданной радости глазами, когда от первого объятия у обоих прерывается дыхание и мир отступает в сторону. Не часто так-то бывает, но Федору повезло.

Дома готовились к крещенским гаданиям. Бабы, девки, подоткнув подолы, скребли половицы в горницах. Конюхи таяли крещенский снег в горшках, на пойло лошадям для здоровья. Топили баню...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Белая Россия
Белая Россия

Нет ничего страшнее на свете, чем братоубийственная война. Россия пережила этот ужас в начале ХХ века. В советское время эта война романтизировалась и героизировалась. Страшное лицо этой войны прикрывалось поэтической пудрой о «комиссарах в пыльных шлемах». Две повести, написанные совершенно разными людьми: классиком русской литературы Александром Куприным и командиром Дроздовской дивизии Белой армии Антоном Туркулом показывают Гражданскую войну без прикрас, какой вы еще ее не видели. Бои, слезы горя и слезы радости, подвиги русских офицеров и предательство союзников.Повести «Купол Святого Исаакия Далматского» и «Дроздовцы в огне» — вероятно, лучшие произведения о Гражданской войне. В них отражены и трагедия русского народа, и трагедия русского офицерства, и трагедия русской интеллигенции. Мы должны это знать. Все, что начиналось как «свобода», закончилось убийством своих братьев. И это один из главных уроков Гражданской войны, который должен быть усвоен. Пришла пора соединить разорванную еще «той» Гражданской войной Россию. Мы должны перестать делиться на «красных» и «белых» и стать русскими. Она у нас одна, наша Россия.Никогда больше это не должно повториться. Никогда.

Александр Иванович Куприн , Антон Васильевич Туркул , Николай Викторович Стариков

Проза / Историческая проза