Жизнь и судьба Федора Соймонова

Ведь все время нахождения Анны Леопольдовны при дворе Бирон, мало сказать, не замечал ее существования. «Теперь же, — размышлял Андрей Иванович, — видя нездоровье императрицы, не решил ли герцог сватажить с нею сына своего? Уж не для того ли настоял он, чтобы отправить Антона-Ульриха в армию, будто бы для возмужания и получения боевого опыта...» В этом месте своих рассуждений вице-канцлер мог бы хихикнуть, потому что толстый и рыхлый заика принц Брауншвейгский оказался, по сведениям, еще и исключительным трусом. Но чувство юмора Андрею Ивановичу было чуждо. Брак Биронова сына с принцессой барона не устраивал. Но как расстроить эти замыслы, не навлекая гнева герцога Курляндского на себя?.. Остерман немало поломал себе голову, прежде чем придумал коварный план. Он начал с того, что принялся при Анне Иоанновне и ее фрейлинах расхваливать Петра Бирона, понимая, что его слова непременно достигнут ушей герцога. Одновременно он иногда сокрушался о его молодости и рассуждал о строгостях православной церкви...

Первой его поняла и поддержала графиня Головкина. Она подтвердила, что церковь неодобрительно относится к тому, что молодого человека еще до достижения им совершеннолетия родители из своих соображений ведут под венец. А также о том, что более всего русская церковь преследует родственные браки... Фрейлина не могла прямо сказать, что в придворных кругах Бироновых отпрысков считают детьми императрицы. И что брак Петра и Анны Леопольдовны был бы союзом двоюродных родственников... Но Анне достаточно было и намека. Тут же принц Антон-Ульрих был возвращен из армии в столицу, и императрица предложила племяннице сделать окончательный выбор: либо — принц Антон, либо — принц Петр?

Несчастная Анна Леопольдовна, ненавидевшая все семейство Биронов, разрыдалась и ответила:

— Если на то воля вашего величества, я лучше пойду за принца Брауншвейгского, понеже он в совершенных летах и старого дома.

Таким образом, дело оказалось уже решенным, когда по своей неосторожности вмешался в него Волынский. Однажды он пришел на половину принцессы и застал ее грустной и в слезах. Артемий Петрович по-своему хорошо относился к ней и потому, наверное, от чистого сердца спросил:

— Зачем ваше величество толь печальны?

Однако Анна Леопольдовна пребывала не только в печали по поводу данного ею ответа императрице, но и была раздражена. И потому ответила с сердцем:

— Затем, что вы, министры проклятые, на то привели, — иду за того, за кого прежде и не думала. А всё вы для своих интересов чините...

— Но чем же ваше высочество недовольны?

— А тем, что принц Брауншвейгский весьма тих и в поступках несмел.

Волынский уже знал, что нить интриги, целью которой должно было быть обручение принцессы с Петром Бироном, разорвана. Ему самому Антон-Ульрих был не очень-то по душе. Но тем больше он видел оснований, чтобы произнести какие-то слова утешения.

— Но хотя в его светлости и есть какие недостатки, то напротив того в вашем высочестве есть довольныя богодарования, и для того может ваше высочество те недостатки снабдевать или награждать своим благоразумием... — Волынский вздохнул и добавил назидательным тоном: — Надобно все посылаемое нам богом сносить терпеливо и не показывать людям неудовольствия, ибо в том разум и честь вашего высочества состоит...

Вот тут бы ему и замолчать. Но девушка отмахнулась от его слов и отвернула голову. На глазах ее блеснули слезы. Артемию Петровичу захотелось тут же утешить принцессу.

— А что принц Брауншвейгский тих, в том нет ничего худого, — заметил он, понизив голос. — Он далее будет вашему высочеству в советах и в прочем послушен, тогда как принц Петр — весьма своевольный отрок...

Эх, Артемий Петрович, все-таки не удержался... Конечно, этот разговор был тут же передан Остерману дворцовыми шпионами. А тот не замедлил донести о нем Бирону. И герцог надулся. Недовольный провалом своего предприятия, он стал считать Волынского главной причиной неудачи...

3

Часов около пяти, пока не совсем смерклось, Анна Иоанновна, накинув на плечи поданную герцогом шубу, вышла в сопровождении свиты на открытую галерею. Погода испортилась. С залива подул ветер, пошел снег, превратившийся скоро в метель. Было пронизывающе холодно и как-то мозгло. Тем не менее императрица долгое время забавлялась, бросая в собравшуюся толпу золотые и серебряные жетоны. Она громко смеялась, глядя, как колотили друг друга мужики и бабы из-за блестящих кружочков, падавших дождем в грязный, растоптанный лаптями и валенками снег.[31]

Между тем на Адмиралтейскую площадь выехали герольды с трубачами и литаврщиками и объявили, что государыня сейчас будет угощать свой верный народ. При этом они также метали во все стороны целыми горстями жетоны, «...и понеже сие в волнующемся народе производило весьма веселое движение, то ея императорское величество и прочия высокия особы чрез довольное время смотрением из окон веселиться изволили».