Жизнь и судьба Федора Соймонова

Мог бы он, конечно, уехать хоть завтра в Кронштадт. Но что толку, слишком близко. Мог бы, пожалуй, податься в Астрахань, там тоже накопилось дел невпроворот. Но и в Астрахань путь для царских курьеров накатан. Кто-то из Долгоруких уже был назначен в губернаторы астраханские... А вместо губернаторского дворца у Пречистенских ворот крепости астраханской угодил на новгородскую плаху. Федора передернуло. Дарья Ивановна, пробормотав что-то во сне, положила ему на грудь мягкую руку. «Ну куды, куды от них убересся? А что с фамилией без меня станет?..» И хотя он понимал, что и с ним и без него, в случае опалы, им будет одинаково, вместе было бы поспокойнее. Мысли его перекинулись на заботы текущие. Вспомнил указ от 7 марта, посланный капитан-командору Берингу, с предписанием, сдав дела и поручив команду над Камчатской экспедицией капитану Шпанбергу, ехать незамедлительно в столицу. Он сам отобрал в нарочные расторопного лейб-гвардии каптенармуса Аврама Друкорта, отличавшегося умением справляться со строптивыми ямщиками дальних перегонов, проследил за тем, как тот, получив прогонные, упаковал в кожаную сумку запечатанные пакеты с указом, письмом и его, соймоновской инструкцией... Инструкция... Все ли он предусмотрел, не обидится ли самолюбивый Мартын Петрович Шпанберг на указания о неточности и худом исполнении чертежей и карт?

В этой же инструкции Федор Иванович написал и примерный маршрут для новых вояжей. Указ недвусмысленно требовал от нового начальника, чтобы нынешней же весною капитан Чириков со штурманом Ендогуровым на двух пакетботах шли отыскивать путь к американскому берегу, а сам Шпанберг с Вальтоном и Чихачевым уже проторенным путем отправлялись к Японии. Наладить «с ними, японцами, соседственную дружбу и для ползы обоих государств коммерцию свести, из чего обоих сторон подданным может произойти немалая прибыль». Именно так он и написал в инструкции, повелев запастись сукном, парчой, бисером, корольками и продавать их японцам «без превышения настоящей цены», а старшин одаривать, чтобы «приохотить и к болшему впредь привозу оных к им из России». Дальше он требовал от Шпанберга, чтобы тот население всех новооткрытых островов приглашал в русское подданство, ежели они не подвластны Японии. А ясак при сем не брать и товары только покупать и обменивать, но не брать даром...

И вдруг, оборвав привычный ход размышлений, все смешала и перебила мысль: что он думает, о чем рассуждает, когда не знает даже, где застанет его грядущее утро — в доме ль, в крепости?.. А может, даст Бог — пронесет?.. Великая спасительная надежда на русский «авось», как фатальное выражение надежды, что все сбудется, станется само собою, обойдется. Как она успокаивает, когда надеяться уже не на что, и сколько мы теряем от этой языческой надежды на «авось, небось, да третий как-нибудь...».

С другой стороны, рассуждал он, отчего бы его светлости герцогу Курляндскому губить Волынского. Он же возвел его по скользким ступеням придворной лестницы, он его первый протектор. А теперь, когда императрице все чаще неможется, Бирону как никогда нужны сторонники. Такими людьми, как Артемий Петрович, не бросаются. Он стал вспоминать события последних лет, чтобы попытаться для себя отыскать причину такой суспиции герцога...

С какого времени началось сильное возвышение Волынского? Пожалуй, после осады Данцига. Федор Иванович в должности интенданта флота — обер-штер-кригс-комиссара получил назначение в действующий флот с двенадцатью тысячами денежной казны, «на надлежащие ко флоту расходы, ежели потребуются». Захватив с собою комиссариатского чиновника и трех денщиков, приставленных к денежному ящику, он перебрался в Кронштадт на фрегат «Шторм-Феникс» и в середине мая вышел к эскадре адмирала Гордона, блокировавшей Данциг. Тем летом русская армия и флот, несмотря на «глупую адмиральскую диспозицию», как записал Федор в дневнике, окончательно утвердили свое боевое превосходство над французскими силами, поддерживавшими Станислава Лещинского. Данциг пал, и Миних, сменивший генерала Ласси, был героем.

Однако среди офицеров и даже солдат и матросов широко ходили слухи об ошибках командования. Причем нелепые распоряжения адмирала «многие не за одну его глупость, но и частию и к споможению французам причли, да и в самом деле похоже на то было».

В Петербурге Артемий Петрович, проведав о нерасположении Бирона к Миниху, в разговорах без свидетелей постарался, как мог, очернить своего командира и бывшего благодетеля. Он, конечно, понимал, что Миних — тоже немец и что «ворон ворону глаз не выклюет», а потому вел себя осторожно, и кое в чем преуспел.

Соймонов перешел тогда на шестидесятипушечный линейный корабль «Святая Наталия» и по просьбе флагмана исполнял на нем временно должность капитана, мотаясь по серым неприветливым волнам Балтики в свободном каперстве. А Артемия Петровича к концу года произвели в генерал-лейтенанты и он стал генерал-адъютантом императрицы. Одновременно он получил в подарок землю на берегу реки Мойки в Петербурге для постройки собственного дома.