Жизнь и судьба Федора Соймонова

Леди Рондо так описывала дома, в которых жила Анна Иоанновна: «Зимний дворец мал, выстроен вкруг двора и весьма некрасив; в нем большое число маленьких комнат, дурно расположенных, и нет ничего замечательнаго в отношении архитектуры, живописи или меблировки. Летний дворец еще меньше и во всех отношениях плох, исключая садов, которыя прекрасны для этой страны и имеют много тени и воды».

2

Анна проснулась рано. Обычно она не залеживалась, вставала, пила кофей. К девяти часам, когда начинали прибывать министры, бывала готова. Но с осени стало ей нездоровиться. Теперь, открыв глаза, она старалась некоторое время не шевелиться, прислушивалась к своему большому, грузному телу. Со страхом ожидала — где колонет?.. Боли чаще начинались с вечера: поламывало руки, а стоило вспомнить о ногах, как тут же сводило икры, ныл распухший большой палец на правой ноге. К утру боли обычно ослабевали, но она знала, что они могут вернуться в любой час, и потому, просыпаясь утром, сразу начинала со страхом думать о предстоящей ночи.

Придворный лекарь — португалец Санхец Антоний, черный, как скворец, с длинным желтым клювом-носом, каждое утро подолгу разглядывал на свет скляницу с царской уриной, нюхал ее и пробовал на вкус. Но, видать, потому, что воды человеческие, будь то царского или подлого роду, суть гадость одинаковая, — чаще хмурился. Быстрыми шажками перебегал от государевой опочивальни к себе в лабораторию, где чинил опыты и читал толстую книгу «Hortus Amoenus».

Несмотря на упорное молчание Санхеца, подробности о недугах императрицы давно перестали быть тайной и служили темой не только для сплетен и доверительных бесед. Иноземные резиденты писали длинные реляции, зашифровывая секретной цифирью страницы своих донесений. При этом одни глядели вослед монументальной фигуре государыни с тревогой, другие — с тайной надеждой...

Чтобы отогнать тревожные думы, Анна начинала вспоминать в постели о приятном. Через десять дней — десять лет ее царствования. Могла ли она когда надеяться на такую судьбу? Что хорошего видела в дому своем — нежеланное дитя, не любимое матерью?..

Историк Василий Татищев писал: «Двор царицы Прасковьи Федоровны от набожности был госпиталь на уродов, юродов, ханжей и шалунов. Между многими такими был знатен Тимофей Архипович, сумазбродной подьячей, котораго за святаго и пророка суеверы почитали, да не токмо при нем, как после него, предсказания вымыслили. Он императрице Анне, как была царевною, провесчал быть монахинею и назвал ее Анфисою; царевне Прасковье — быть за королем и детей много иметь. А после, как Анна императрицею учинилась, сказывали, якобы он ей задолго корону провесчал...»

Анна усмехнулась в темноте опочивальни, вспомнив, как дразнивал Тимофей Архипыч насмешками, встречая ее бегущей длинными дворцовыми переходами. Она и в девках-то была тяжела на ногу. А он подкараулит да и бормочет: «Топ-топ-топ, царь Иван Васильевич!...» Взойдя на престол, она велела разыскать юрода-пророка, да, знать, поздно хватилась. В церкви архистратига Михаила Чудова монастыря, куда ездила на обетное богомолье, показали ей справа от алтаря надпись, иссеченную на лещади и вмазанную в алтарную стену. Начальные литеры были наведены киноварью, прочие — чернилами. Вкруг лещади — дорожник, крашен мумией с шишками по углам.

Анна всегда была памятлива. Это свойство часто заменяло ей образование и глубину ума, помогало подчас принимать на удивление правильные решения. Слушая доношения министров в кабинете, она, бывало, помнила даже то, что давно ускользнуло из их памяти, что было докладывано ранее. Один Андрей Иванович Остерман знал эту ее особенность и потому при докладах всячески темнил смысл речений своих, не давал точных ответов ни на один вопрос.

Зажмурив глаза, она вызвала в памяти надпись на надгробной доске: «1731 году Майя к К О день при державе благочестивейшия и великия государыни нашея Iмператрицы Анны Iоанновны, самодержицы всея России, преставися раб Божий Тимофей Архипов сын, который, оставя иконописное художество, юродствовал миру, а не себе, а жил при дворе матери Ея Iмператорскаго Величества Государыни Iмператрицы, благочестивейшия осударыни царицы и великия княжны Параскевы Феодоровны двадцать семь лет и погребен в день А майя»...

«Благочестивейшия», — подумала Анна о матери и еще раз усмехнулась.

Она родилась за три года до кончины отца, царя Ивана Алексеевича. Облика родительского не помнила. Знала с чужих слов, что был он и телом слаб, и умом некрепок. Все более молился. Государыня-царевна Софья Алексеевна, согласия не спрашивая, выбрала в невесты брату ядреную и крепкую телом Прасковью Салтыкову, деву из рода обветшавшего, но многочисленного и жадного от бедности. С нею Иван и под венец пошел. Пошел бы и с другой...