Жизнь и судьба Федора Соймонова

Еще Екатерина Романовна Дашкова в записных книжках своих отмечала: «Занимать места государственные, кои требуют знания и способностей, коих мы лишены, есть измена Отечеству и посрамление себе самому». Но куда там... Мы в ответ: «Была бы милость государева, всякого со всего станет...»

5

Душно в царской опочивальне. Маленькие окошки забраны тяжелыми сшивными штофными полстинами — занавесками из плотного шелка с разводами на камчатой подкладке, ни света ни воздуха не пропускают. От тяжкого духа огоньки в лампадах чуть теплятся, того и гляди угаснут. Надо бы встать. Сна у Анны давно нет, а чем дольше в постели, тем сильнее накатывает раздражение. По утрам у нее всегда настроение — хуже некуда. Вот и сейчас императрица чувствует, как под веками начинают скапливаться слезы...

В дверь раздается негромкое царапанье, и в опочивальню боком протискивается Алешка Милютин — царский истопник. Сразу у порога падает на колени и быстро-быстро семенит к постели, целует край одеяла. Не отрывая лица, бормочет что-то... Анна шевелит ногою, высвобождает одеяло и слушает.

— Вчерась государыня цесаревна со всей кумпанией и с камер-юнкерами господами Шуваловыми из свово дому в казармы Преображенския жаловала...

— С‑сука! — отчетливо произносит императрица. Но Алешка, разумеется, и ухом не ведет. Знает, не про него сказано, и потому продолжает скороговоркой:

— У капрала Петра Онофриева изволили милостиво дитя мужеска полу крестить. Гостей собралося дюжины с две. Многия посля водки виват государыне цесаревне кричали, горячность свою к ней показуя...

Э-э-э, истопник-то еще и соглядатай совместно, подсыльной дозорщик. Ай-ай-ай, а что же государыня?.. Она явно недовольна.

— Сучонка, мало ей кобелей, так опеть в казармы... Сколь разов говорено было... У кого тама како место медом мазано?..

Нет, нет, она не спрашивает Алешку ни о чем. Она будто и не слышит его. Его как бы тут и вовсе нет. Словно бы императрица сама с собою разговор ведет. И Милютин понимает это. Он все понимает с полуслова, ему ни растолковывать, ни повторять ничего не нужно.

— ...Сказывали: в тебе-де кровь Петра Великого. Сии слова гвардии солдат Грюнштейн — из жидов — по-немецки кричал, и все слышали...

Окончив доклад, истопник поднимается с колен и идет к печи. Там он выдвигает вьюшки и разжигает приготовленные с вечера дрова.

Анна понимает, что не она первая слышит от него о поездке Елисаветы в казармы, и о Грюнштейне, и о капрале Онофриеве. С самого начала ее царствования велено было особым людям проведывать о всех делах цесаревны. Началось это с розыскного дела гвардейских офицеров в 1731 еще году. Она писала Миниху: «По отъезде вашем отсюда открылось здесь некоторое зломышленное намерение у капитана от гвардии нашей князь Юрья Долгорукого с двумя единомышленниками его такими ж плутами, из которых один цесаревны Елисаветы Петровны служитель, а другой гвардии прапорщик князь Барятинский, которые уже и сами в том повинились». Тогда же «по розыску других к ним причастников никаких не явилось». На всякий случай велела арестовать полюбовника Лизеткина Алешку Шубина. Сей красивый и ловкий семеновец служил при цесаревне ординарцем. По указу его спровадили сначала в Ревель, а потом сослали в Сибирь, где и обвенчали с камчадалкою... Капрала Онофриева она знала. А вот Грюнштейн. Грюнштейн?.. Нет, спрашивать у истопника она не желала.

Алексей Яковлевич Милютин — московский купец, торговавший в золотом кружевном ряду. По своей инициативе еще году в четырнадцатом завел у себя шелковое дело и как-то при случае поднес кусок атласу царице Прасковье Федоровне, за что и был причислен к должности истопника. Придворная государственная служба в любом качестве была удачей для обывателя. Отнимая немного времени, она доставляла возможности, а главное, никто более не мог отвлечь дворового служителя на иные казенные надобности. Царица Прасковья показала атлас царю Петру. Тот поглядел и сказал, что атлас худ. Прасковья согласилась, но добавила, что сделан он зато не в иноземщине, а своим русским, не учась. Царь, ревновавший ко всяким новым ремеслам, исходившим из склонности подданных, тут же поинтересовался — кто сей умелец?

Царица представила Алешку, и он перешел в большой двор на ту же должность при печах. С тех пор Милютин не только расширил свое заведение. В 1735 году он выстроил на Большой першпективной дороге (так назывался Невский проспект до 1738 года) преизрядное здание — Милютинский ряд.

После одного из удачных подношений герцог Курляндский пообещал Алешке дворянство и даже самолично придумал ему герб — три серебряные вьюшки на лазоревом поле. И тот был готов вывернуться наизнанку за обещанную милость.