Жизнь и судьба прапорщика русской армии

В Москве стояли прозрачные дни ранней осени. Воздух был легок и чист. Тонкая паутина, серебрясь, летала в воздухе. В парках полыхали сентябрьским огнем кусты и деревья. Осень в природе только наступала, а осень в душе прапорщика Н. И. Лозы наступила уже давно. Нехорошие предчувствия тяготили Николая. Давно не было писем из дому. Последней была открытка с репродукцией какой-то картины с красной почтовой маркой с портретом Александра III и надписью: «Всемирный почтовый союз. Россия. Открытое письмо». Брат Карпуша своим разборчивым аккуратным почерком передавал привет и писал, что все живы здоровы. Николай почему и запомнил эту открытку, потому что она была последней. Больше писем не было, и он очень волновался, зная, что на Украине неспокойно…

Осенью 1917 года в Москве крайне обострилась криминогенная обстановка. Выросло количество ограблений, убийств, самосудов. Улица становилась символом смерти.

В октябре 1917 года пролетарский писатель Максим Горький в статье «Нельзя молчать», опубликованной газетой «Новая жизнь», словно прозрев, пророчествовал:

«…Вспыхнут и начнут гадить, отравляя злобой, ненавистью, местью, все темные инстинкты толпы, раздраженной разрухою жизни, ложью и грязью политики – люди будут убивать друг друга, не умея уничтожить своей звериной глупости».

В настроении московских обывателей росла апатия и аполитичность. Злободневные политические вопросы уже не собирали в «культовых революционных» местах толпы демонстрантов. Люди предпочитали вместо уличного единения, так популярного в первые «медовые месяцы» революции, заниматься проблемами собственного выживания.

Все это было невыносимо обывателю. Общество быстро устало от бесконечных раздоров, уличных демонстраций, нищеты и нехватки продовольствия и жаждало передать власть кому угодно, лишь бы вернулся порядок.

Временное правительство неоднократно заявляло, что его задача довести страну до созыва Учредительного собрания. Учредительное собрание в народном сознании воспринималось как продолжение традиции «земских соборов».

Первые демократические выборы в России сначала намечались на лето 1917 года, затем – на сентябрь, но и их перенесли на ноябрь.

«Почему тянут с созывом Учредительного собрания? – задавал себе вопрос Николай Лоза. – Ведь ради этого и произошла революция в феврале, чтобы выбрать новую форму правления в России. Новый путь… Уже прошло восемь месяцев, а выборы в Учредительное собрание так и не организованы! Почему?» Ответа у него не было, но то, что вокруг созыва Учредительного собрания происходила какая-то политическая возня, было очевидно.

В связи с этим московская газета «Труд» в октябре 1917 года писала на своих страницах:

«Социалисты-революционеры… без жестокого боя не отдадут Учредительное собрание ни Ленину, ни Рябушинскому, ни Пуришкевичу. Социалистами-революционерами приемлется только одна диктатура – диктатура всего народа, выраженная через свободно избранных своих представителей, через Учредительное собрание».

Затягивание с созывом Учредительного собрания становилось роковой ошибкой Временного правительства.

В. Ленин, понимая, что Учредительное собрание, перенесенное на ноябрь, будет единственным легитимным органом и сформирует законную власть в стране, задумал опередить события.

В Москве среди горожан начали ходить слухи о скором выступлении большевиков. Газета «Русские ведомости», пытаясь успокоить москвичей, писала в те дни: «Министр-председатель А. Ф. Керенский на основании имеющихся у него данных, указывал, что, по-видимому, демонстрация большевиков не состоится. …Большевики в последнюю минуту отказались от выступления, которое они готовили на 20–22 октября. Теперь они заявляют, что это выступление – миф, выдумка буржуазии…»

Несмотря на это, домовые комитеты Москвы возвратились к своим изначальным функциям, ради которых они создавались в марте 1917 года, – к защите личной и имущественной безопасности граждан. Комитеты учреждали ночные дежурства из жильцов-мужчин, имеющих оружие, у подъездов на улицах.

Еще в конце сентября во время очередных беспорядков на Электромеханическом заводе был убит шальной пулей (шальной ли?) пролетарий-инженер – брат Галины. Сердце ее отца не выдержало. Галина хоронила сразу двоих – отца и брата. Это был удар!

Все рушилось! Весь мир рушился!

Николай Лоза чувствовал: «Революция заслоняет от него их с Галиной счастье! Их с Галиной будущее!»

Сильный человек, надеется на лучшее… Но лучшего не случилось.

Пока человеку двадцать – двадцать пять лет, он живет и чувствует так, точно ему предстоит прожить тысячу лет! Николай Лоза так себя и чувствовал…

Но вихри революции разметали их, оторвали Николая и Галину друг от друга, и, как оказалось, навсегда.

Все привычное теряло смысл, все рушилось сметаемое Потопом большевистского переворота… Потопом разрухи, голода, несчастья… Потопом, о котором Божественное Провидение предупреждало Россию, явив ей в 1916 году спасительный Ноев Ковчег. Но кто из живших тогда мог предположить, что сделается с Россией и кому сколько останется жить после этого страшного Потопа…