Жизнь и судьба прапорщика русской армии

На фотографии он сидит, как и отец, закинув ногу на ногу, руки со сцепленными пальцами опираются на колено. Спина прямая. Поза гордая и много говорящая о характере. Он в полувоенном пальто и в фуражке без кокарды, но все говорит, что перед нами офицер.

Взгляд твердый, уверенный, над губой небольшие усики, жесткие скулы и волевой подбородок. Непростое лицо.

Наконец, поздним вечером, братья Николай и Карп, оставшись вдвоем, говорили, говорили и не могли наговориться…

Карп вспоминал: «Только к вечеру, первого дня приезда Николая мы остались вдвоем. Сколько вопросов, сколько разговоров было у нас. В основном же делились впечатлениями о революции, о положении на фронтах военных действий, о перспективах в будущем в связи с такими событиями.

Николай с восторгом говорил о революции. Радовался этой действительности. Мечтал о скором окончании войны, о дальнейших возможностях… Мечты, надежды юности…»

Действительно юности – потому что прапорщику Николаю Игнатьевичу Лозе было тогда двадцать лет, а его младшему брату Карпу – семнадцать.

На следующий день, а в 1917 году праздник Светлого Христова Воскресенья праздновался 15 апреля, родители вместе с Николаем поехали со своего хутора Базилевщина в село Семеновку, в церковь, на праздничное богослужение. Отец заложил дрожки, украсив гриву и сбрую лошади лентами. Одетые во все праздничное, отец и мать не сводили глаз со своего сына-офицера. Гордость переполняла их сердца, им казалось, что все сельчане смотрят только на них.

«С каким видом отец и мать в первый день Пасхи, – воспоминал Карп Игнатьевич, – ехали с Николаем в церковь, в Семеновку на вечернее пасхальное богослужение. Им казалось, весь мир смотрит на них, на их сына-офицера».

Ранним праздничным утром братья Николай и Карп вместе вышли во двор… Солнце еще только вставало… Тишина и раздолье родной стороны, радость встречи с родительским домом создавали у Николая радостное и приподнятое настроение.

Младший брат Карп позже писал об этом: «На второй день, как только рассвело и взошло солнышко, мы были уже на ногах. Наскоро умывшись, вышли во двор… Какая -то легкая дрожь пробегала по всему телу… Это дрожь радости, счастья свидания с братом, радость новому времени, порожденному революцией…

Мы так были очарованы окружающим в тишине степного раздолья, вдали от грохота войны и радостью свидания в родном доме, что не слышали зова сестренки, звавшей к завтраку…»

Невольно Николаю пришла мысль, что после долгой разлуки есть наслаждение не только во встрече с любимыми людьми, но и с любимыми местами.

Действительно, места вокруг хутора Базилевщина были замечательные, кругом поля и поля, степи и степи. С детства Николай Лоза рос среди степного раздолья, среди лугов, цветов и пашен; шума колосьев, предрассветного щебетанья соловьев…

Хутор Базилевщина располагался невдалеке от села Малые Липняги Хорольского района Полтавской губернии. С севера хутор граничил с проселочной дорогой, ведущей в село Большие Липняги из Малых Липняг. С западной стороны – с помещичьими землями, а с юга и востока – с земельными участками соседей-хуторян.

Как вспоминал Карп Игнатьевич Лоза:

«Cама усадьба находилась в ста метрах от дороги. В усадьбу вела дорожка, слева от которой сразу возле дороги стояла ветряная мельница о четырех крылах.

На усадьбе находилась хата с крыльцом на юг, окруженная с запада и севера садом, площадью около гектара земли. Перед хатой простирался довольно обширный двор, огороженный тыном и надворными постройками: справа сарай для хранения сельскохозяйственного инвентаря и прочей утвари. Прямо перед хатой, в метрах в тридцати, стоял деревянный амбар, крытый железом. Левее амбара, метров за двадцать, за тыном, находился колодец с «журавлем». Во дворе возле колодца стояло большое (длинное) корыто для поения скота. За колодцем, к югу, метрах в двадцати стояла клуня (рига). Неподалеку от клуни находилось гумно, где складывалась солома, сено и прочее. С левой стороны, на восток, стоял большой г-образный сарай (хлев, конюшня для размещения там лошадей, коров, мелкого рогатого скота, овец, свиней и птицы).

Хату и сад ограждал со стороны двора деревянный заборчик, сад был обкопан ровчиком.

Со двора на север между хатой и г-образным сараем находились ворота для выезда на проселочную дорогу и к мельнице. Такие же ворота были и на южную сторону двора – выход к колодцу, клуне, гумну. За гумном простирался лужок, так называемый выгон, переходящий в конце направо в низину. В конце низины, примыкавшей к помещичьим угодьям, находился ставок. За хатой зеленел сад: с вишнями, черешнями, яблонями, грушами, абрикосами, сливами, терном, крыжовником и малинником. Росли кусты калины и ореховое дерево».

…Отпуск пролетел быстро. Не успели оглянуться, как пришлось прощаться.

«Три дня отпуска Николая пробежали как миг. На второй день Пасхи он уехал», – вспоминал Карп Игнатьевич.