Жизнь и свобода. Автобиография экс-президента Армении и Карабаха

Встретились мы в пять часов утра. Место для встречи выбрала моя охрана совместно с начальником военной полиции: незнакомая мне небольшая комната, может быть кабинет кого-то из депутатов, расположенная рядом с залом, метрах в десяти – пятнадцати от выхода из него. Унанаян пришел туда один, оставив своих подельников сторожить заложников. Со мной находился глава администрации. Первое, о чем меня спросил Унанян: «Вы меня узнали?» Я удивился, поскольку абсолютно не помнил, чтобы мы с ним встречались. «Я у вас в Карабахе был…» Он рассказал, что много лет назад, еще в 1988-м или 1989-м, он приезжал в Карабах с группой студентов-активистов из университета. Я тогда уже стал одним из популярных лидеров движения, и они попросили о встрече. Группа оказалась большой, и я предложил им выбрать нескольких представителей, которых согласился принять. Унанян как руководитель группы вошел в их число. Ситуацию я вспомнил, но самого Унаняна – нет. Его лицо ничем особенным не выделялось, а встречи тогда сменяли друг друга, как картинки в калейдоскопе.

Я спросил, был ли у него личный конфликт с Вазгеном Саргсяном. Он ответил, что нет, но, по его мнению, Вазген мешал развитию страны, стране требовался шок, и Унанян пошел на радикальные меры ради будущего Армении. Я подумал: наверное, он будет цепляться за этот аргумент всю оставшуюся жизнь, чтобы оправдать то, что закончит свои дни в камере. Он попытался настаивать на прямом телеэфире, но я сказал: «Забудь. Никакого эфира ты не получишь. Максимум – вы можете сделать письменное заявление, и его зачитает диктор. В каком контексте он это зачитает – это уже не ваша забота. Если вам хочется, чтобы написанное вами озвучили, мы это сделаем». Он согласился, но при условии, что им дадут телевизор, чтобы они могли все увидеть сами. Я пообещал. Заявление содержало неприемлемый для меня абзац о Вазгене Саргсяне, и я настоял, чтобы его убрали, – или не будет вообще ничего. Алик Арутюнян отредактировал текст и согласовал его с Унаняном. На все остальные требования я отвечал точно таким же односложным отказом: «Забудь. Забудь. Забудь». Потом не выдержал: «Какие требования? Ты еще не понял, в какой ты ситуации? Что вы натворили? Максимум, о чем вы можете просить, – это сохранить вам жизнь и гарантировать справедливое правосудие!» Он, потупившись, молчал. Передо мной стоял напуганный и растерянный человек, который, кажется, осознавал, что разрушил не только чужие жизни, но и свою собственную. Агрессия исчезла. Единственное, что его сейчас волновало, – что с ним будет дальше. Он поинтересовался, есть ли в Армении смертная казнь. Я ответил, что в связи с процессом вступления в Совет Европы смертная казнь фактически не исполняется.

На этом наш разговор закончился. Позже, когда меня спрашивали, какое впечатление произвел главарь террористов, я отвечал: «Никакое» – и это было правдой.

Унанян вернулся в зал, рассказал своим о результатах переговоров – им гарантировали жизнь и объективный суд. Они посовещались и объявили, что сдаются. Вышли из зала, их тут же арестовали и автобусом военной полиции увезли в следственный изолятор министерства национальной безопасности. С ними вместе в автобус сели Андраник Маргарян и Григор Григорян как гаранты, что над преступниками не будет самосуда по дороге. В следственном изоляторе Унанян сдал пистолет. Это входило в договоренности о сдаче.

Так завершилась эта операция.

За кулисами

Когда террористов увезли, я на минуту зашел в пустой зал. Увидел кровь и следы от пуль. И сразу же уехал в министерство обороны.

Там по-прежнему было многолюдно. Среди собравшихся увидел и тех, кто посетил меня ночью с требованием должностей. Во мне вновь все закипело, я сдерживал ярость, как мог, но она все равно прорывалась: в резкости голоса и, наверное, в мимике. Я сказал:

– Ситуация разрешилась. Преступники сдались, они арестованы. Но я абсолютно не понимаю, что здесь у вас творилось все это время? Что за идея со списком? Как такое вообще могло произойти? В самый разгар сложнейшей операции, когда я занимаюсь освобождением заложников, когда труп Вазгена Саргсяна еще не остыл, вы – люди, считающие его своим лидером, – уже деретесь за должности! Уже решили, кто займет его место!

Все сидели, потупив головы и пряча глаза. Только Ширханян попросил слова, встал и принялся заверять меня в своей преданности: «Ну что вы, господин президент, почему вы нам не доверяете? Почему вы не хотите опереться на нас? Ведь мы все вместе воевали, вместе проливали кровь…»

Я его резко прервал:

– Слушай, Ваган! Ты кровь нигде не проливал! Ты ближе чем на пятьдесят километров к линии фронта ни разу не подъезжал! Все, что ты делал в военные годы, – это распределял шмотки, направленные в помощь Карабаху, и неплохо на этом зарабатывал. Ты не вправе рассуждать, кто и где проливал кровь!

Потом повернулся к министру обороны:

– А ты? Кто тебе позволил устанавливать блокпосты на дорогах с использованием военной техники?

Тот сидит, руки трясутся, попытался что-то ответить – и не смог ничего произнести, начал заикаться.