Жизнь и труды архиепископа Андрея (князя Ухтомского)

Мое знакомство с беглопоповцами в Москве осенью 1917 года началось с того, что нижегородский монах из беглопоповцев Иероним пригласил меня на обед к председателю московского беглопоповского братства Льву Алексеевичу Молехонову. Я с удовольствием принял это приглашение, угадывая, что это будет трапеза веры и любви.

Я не обманулся: за обедом мы два-три часа проговорили о возможности для меня быть епископом беглопоповского братства…

Через две-три недели повторились и приглашение и обед, с тою разницею, что на обед были приглашены представители беглопоповства из всей центральной России: Тулы, Калуги, Брянска, Поволжья.

Обсуждали вопрос опять о возможности для меня быть «беглым» епископом.

Конечно, мне было предложено «перемазывание», то есть принятие меня в беглопоповское братство «вторым чином». Но я, конечно, решительно отказался от всякого «перемазывания». Я сказал, что я православный епископ и ни в каких ересях не состоял и потому и не могу отказываться от какой-либо ереси. Вместо этого кощунственного отказа моего от православия я предложил такой чиноприем.

Я вхожу в храм беглопоповский как странник, в подряснике, в полуманке и в клобуке с посохом. При входе в храм верующие братья меня спрашивают:

– Ты кто еси и по что пришел еси само?

Ответ мой: Аз есмь епископ единыя, Святыя, Соборныя, Апостольския церкви.

Вопрос: Како веруеши?

Ответ: Верую во единого Бога Отца, Вседержителя и проч. – И так далее – весь чин архиерейской присяги по Большому Потребнику патр. Иосифа [524] .

После этого вся братия обращается к епископу со словами: «Святитель Церкви Христовой, аще тако веруеши, сотвори милость и будь епископом нашим, и сотвори молитву, и принеси на алтаре нашем жертву Господу о всех и за вся».

После согласия епископа он облачается в мантию, получает от братии жезл, идет ко св. вратам, и просит у братии обычное прощение, и начинает литургию по чину.

К моей великой радости, этот чиноприем, мною составленный, на другой день был принят всем собранием приехавших гостей. Но вместе с тем они категорически потребовали от меня полного отъединения от патр. Тихона. Я услышал от одного из присутствовавших следующие слова: «Мы верим вам и не знаем патр. Тихона и не верим ему; он при перемене обстоятельств снова войдет в контакт с кем угодно».

Я был не подготовлен к такому обороту дела и отказался от такого неканонического поступка. Но, к моему удивлению, я был вызван еще раз на другой день к Л.А. Молехонову, мне предложили такую комбинацию – чтобы я пришел к старообрядцам по составленному мною и принятому чину, но лишь с благословения моего духовника и без ведома патр. Тихона. Вместе с тем просили меня, чтобы я хотя бы сам себя помазал драгоценным для них патриаршим дониконовым миром [525] .

Я просил разрешения переговорить с моим духовником, который был моим руководителем с 2 декабря 1895 года (архиеп. Антонием Храповицким).

А мой духовник, исполнив свои канонические обязанности, радостно благословил меня на подвиг служения старообрядчеству и на исполнение вышеизложенных просьб его представителей.

Это его решение было передано Л.А. Молехонову, а затем началось бегство из Москвы всех, кому было можно убежать, и вскоре и мой отъезд в Уфу.

Потом последовало восстание чехов на Волге, а потом мое четырехлетнее сидение по тюрьмам за защиту отделения церкви от государства. За это время в Москве образовалась «Живая церковь», и беглопоповцы взяли себе епископа из «Живой церкви». По моему мнению, это большая ошибка, ибо к живоцерковникам совсем нельзя иметь доверия и они среди старообрядцев могут произвести только соблазны и разделение и не могут умирить страждущие души.