Еп. Андрей сам вспоминает разговор со своим духовным наставником в начале своего пастырского служения, когда молодой иеромонах высказывал свою веру. Казанский архиепископ Владимир (Петров) тогда ответил ему: «Вы так говорите по милости Божией и по благодати Св. Духа, только вы еще не успели отчетливо выразить их себе в словах» [69] . В дальнейшем еп. Андрей сформулировал
Разумеется, в проповедях приходится учитывать уровень подготовки слушателей, но «Христианская мысль» была серьезным богословским журналом. Кроме того: можно ли в угоду популярности изложения упускать основополагающие категории вечных истин?
Бичуя православную иерархию за подчинение государственной власти, епископ Андрей при этом не слишком последовательно видит все преимущество единоверия перед старообрядцами Белокриницкой иерархии в том, что единоверцы находятся в духовной зависимости от господствующей церкви. Но ведь сам владыка неоднократно утверждал, что официальная иерархия во многих вопросах следует указаниям обер-прокурора Синода, никакого отношения к истинной церковности не имеющего. Эта коллизия тесно переплетается с проблемой признания еп. Андреем старообрядческой Белокриницкой иерархии, которую сам он вплоть до 1917 года именовал «самочинным сборищем». Подобные аттестации, разумеется, препятствовали любым попыткам завязать контакты с этим, организационно наиболее мощным, течением старообрядчества. Более того, в этот период владыка писал не об объединении, а о присоединении старообрядцев к господствующей церкви, которое фактически происходило бы лишь под эгидой того самого Ведомства православного исповедания, вызывавшего у еп. Андрея стойкую антипатию; он писал, что оно «по существу своему антицерковно».
Другим источником наиболее важных противоречий была уверенность владыки в том, что реформы Никона не являются серьезным препятствием для восстановления церковного единства. Подобный взгляд прямо вытекал из теоретических посылок отношения еп. Андрея к церковным канонам и традиции. Он неоднократно подчеркивал, что в богослужении и проповеди первенство принадлежит духу, а не букве закона, тогда как старообрядческая идеология придает и «букве» и «духу» неразрывную равноценную значимость, настаивая на том, что обряд сам по себе несет глубокий внутренний смысл, духовное и воспитательное значение.
Так или иначе, но церковно-общественная деятельность и личное благочестие еп. Андрея, равно как и более чем доброжелательное отношение к древлеправославию вызывали ответные симпатии старообрядцев. Они выделяли владыку из среды православной иерархии, считая его едва ли не единственным носителем истинной церковности в епископате господствующей церкви [71] . Старообрядческие публицисты ревностно оберегали симпатичного им архиерея от нападок православных ретроградов, однако с горечью отмечали и его срывы и обидные для старой веры высказывания. Старообрядческая пресса внимательно следила за общественной и литературной деятельностью еп. Андрея, широко перепечатывала его статьи и речи [72] и призывала своих читателей обратить внимание на те или иные высказывания концептуального характера, неоднократно указывая на неприемлемость для господствующей церкви многих идей и действий владыки и считая, что место ему посреди приверженцев древлего благочестия: «Епископу Андрею лежит прямой путь в старообрядческую Церковь. Ему место среди живых людей, бюрократическая среда загубит его» [73] .
4
Владыка Андрей прибыл в Уфу 14 февраля 1914 года, и вскоре в неофициальном отделе местных епархиальных ведомостей появилась новая рубрика: «Письма к пастырям Уфимской епархии». Всего этих писем было напечатано 41, позднее письма за 1914 и 1915 годы выходили и отдельными изданиями. Помимо этой рубрики появлялись и иные материалы подобной же направленности: например, беседа владыки с клириками города Бирска, записанная местным священником о. Иоанном Москалевым [74] .