Жизнь и творения Зигмунда Фрейда

В 1910 году Фрейд опубликовал «Пять лекций по психоанализу», которые он прочел в Вустере, работу, представленную на Нюрнбергском конгрессе, и несколько других небольших работ. Кроме того, были подготовлены три оригинальные публикации. Одна из них — «Противоположный смысл первоначальных слов (корней)» — открытие, которое доставило ему огромное удовольствие, подтверждая наблюдение, сделанное им за много лет до этого об одной загадочной черте бессознательного. Другой работой явилось первое из трех эссе по «Психологии любви». Но выдающимся литературным событием 1910 года стала его книга о Леонардо да Винчи[118], в которой он не только осветил внутреннюю сущность этого великого человека, но и проанализировал, как на становление его личности влияли события, происшедшие с ним в младенчестве.

Летом 1910 года Густав Малер, знаменитый композитор, испытывал серьезные проблемы в отношениях с женой, и доктор Непаллек, венский психоаналитик, родственник жены Малера, посоветовал ему проконсультироваться у Фрейда. Он телеграфировал из Тироля Фрейду, который во время отдыха находился на Балтийском побережье, прося его о встрече. Фрейд очень не любил прерывать свой отдых ради какой-либо профессиональной работы, но не мог отказать такому заслуживающему уважение человеку, как Малер. Однако на его телеграмму, назначавшую встречу, последовала телеграмма от Малера, в которой он отказывался от консультации. Вскоре от него пришла еще одна телеграмма, опять с просьбой о встрече. Малер страдал психозом сомнения, неврозом навязчивых состояний и повторял этот спектакль три раза. Наконец Фрейду пришлось сказать, что у Малера есть последний шанс его увидеть до конца августа, так как затем он собирается уехать на Сицилию. Итак, они встретились в отеле в Лейдене и затем четыре часа прогуливались по городу, проводя разновидность психоанализа. Хотя Малер ранее с этим не сталкивался, Фрейд сказал, что никогда не встречал кого-либо, кто так быстро понимал принцип психоанализа. На Малера глубокое впечатление произвело замечание Фрейда: «Я полагаю, что Вашу мать звали Марией. Я делаю это предположение из различных намеков в Вашем разговоре. Как так случилось, что Вы женились на женщине с другим именем, Альма, тогда как мать явно играла ведущую роль в Вашей жизни?» Тогда Малер сказал, что его жену зовут Альма Мария, но что он называет ее Марией! Она была дочерью знаменитого художника[119] Шиндлера, статуя которого стоит в городском парке в Вене; так что, по-видимому, фамилия мужа, напоминавшая ей об отце, также играла некоторую роль в ее жизни. Эта аналитическая беседа явно оказала свое действие, так как Малер восстановил свою потенцию, и его брак был счастливым до его смерти, которая, к сожалению, последовала через год.

В ходе беседы Малер внезапно сказал, что теперь он понимает, что мешало его музыке достичь вершины, поскольку в пассажи, рожденные его самыми глубокими эмоциями, всегда вторгались аккорды банальных мелодий. Его отец, явно жестокий человек, очень плохо обращался со своей женой, и, когда Малер был ребенком, между его родителями произошла одна особенно болезненная сцена. Для мальчика она была абсолютно невыносимой, и он бросился вон из дома. Однако в этот момент уличная шарманка вымучивала из себя популярную венскую мелодию «Ах, мой милый Августин». По мнению Малера, такое совпадение высокой трагедии и легкого развлечения с тех пор неразрешимо зафиксировалось в его мозгу, и первое настроение неизбежно приносило с собой сопутствующее ему второе.

В конце лета этого года Фрейд и Ференци совершили совместную поездку в Южную Италию. Сначала они поехали в Париж, затем во Флоренцию, Рим и Неаполь, а после по морю отправились на Сицилию, где оставались до 20 сентября.

Это время оказалось очень важным для их последующих отношений. Так как взаимосвязь между ними была наиболее важной из всех, которые Фрейду предстояло «выковать» в свои более поздние годы, необходимо кратко упомянуть о возникновении трудностей в их отношениях. Ференци был внутренне закрепощен, угрюм и являлся ненадежным товарищем в осуществлении ежедневных планов. Фрейд описал такое его отношение как «робкое восхищение и молчаливая оппозиция». Но за этими проявлениями скрывалось серьезное беспокойство в глубинах его личности. Как мне хорошо известно из многих доверительных бесед с ним, его мучило совершенно необычное и неутолимое стремление к отцовской любви. Это была доминирующая страсть его жизни, явившаяся косвенным источником тех неблагоприятных изменений, которые он ввел в свою психоаналитическую технику двадцать лет спустя, результатом чего стало его отстранение от Фрейда (хотя не Фрейда от него). Его требования полнейшей откровенности являлись безграничными. Между ним и Фрейдом не должно было оставаться никаких секретов и тайн. Естественно, он не мог открыто выразить нечто подобное, и поэтому с большей или меньшей надеждой ждал, когда Фрейд сделает первый шаг.