И более того, в трудные времена, во времена душевных потрясений, астрономия становилась для нее спасением и защитой. «…от всех тревог и огорчений прячусь в свою неприступную цитадель — астрономию! — писала она 28 декабря 1907 г. Марии Александровне Островской-Шателен. — Я не трус, не думайте это, только подчас жизнь ранит очень глубоко и есть какое-то утешение сознавать, что твоя мысль работает на пользу человечества (хотя бы в самом малом размере) — и через 200–300 лет твои выкладки и наблюдения пригодятся снова, хотя про тебя никто и не будет подозревать — что это и ты работала! А человеку так надо, чтобы у него была цель! Все-таки, я человек и по временам выхожу из своего бесстрастного спокойствия и вместо мысли о том, что будет через 300 лет, прислушиваюсь к тому, что чувствует мое простое человеческое сердце! — А ведь оно умеет радоваться — и расплачиваться за свою радость!»[432]
Кто бы ни был безымянным московским наставником Н. М. Субботиной, но наибольшее влияние на развитие ее научных интересов, и прежде всего интереса к кометной астрономии и метеорам, оказал не он, а Федор Александрович Бредихин (1831–1904), с которым Нина Михайловна познакомилась, видимо, на заседаниях Русского астрономического общества. Например, она писала Н. А. Морозову 8 июля 1906 г.: «Не хотите ли принять участие в наблюдении метеоров с 27 июля до 1 авг[уста]. Надо отмечать их пути на карте и время до 1/2 минуты. Покойный Бредихин очень пропагандировал эти наблюдения, я их уже давно произвожу, иногда наблюдаю до 4-х звезд. Очень было бы желательно производить такие набл[юдения] одновременно с нескольких пунктов»[433]
. В 1930 г., как ей тогда казалось, на закате жизни, Нина Михайловна вспоминала о Федоре Александровиче: «Встреча с Ф[едором] А[лександровичем] в РАО оставила на мне глубокий след, в том направлении — кометами и метеорными потоками я интересуюсь и теперь, но — глаза мне изменяют, и наблюдать негде»[434]. Через много лет, в 1958 г., в письме к А. Н. Дейчу Нина Михайловна вспоминала: «С С[ергеем] К[онстантиновичем] [Костинским] нас связала память о Ф. А. Бредихине, который указал мне, еще девочке, начать наблюдения солнечных пятен с трубой работы Фраунгофера, принадлежавшей моему отцу. Это было 63 года назад и я еще веду эти наблюдения из своего окна, как вела в Симеизе на спектрогелиоскопе у Шапошниковой с разрешения директора Неуймина и мысленно охватываю теперь эти циклы солнечной активности и глубоко признательна памяти Ф. А. Бредихина»[435].1900-е гг. стали одним из самых интенсивных периодов жизни Нины Михайловны. Страстная увлеченность окружающим миром, ощущение сопричастности и сопереживания всему происходящему вообще были в ее характере. Круг ее интересов был чрезвычайно широк: ее увлекала наука, интересовала политика, не оставляла безучастной общественная и художественная жизнь. Среди ее писем этого периода можно встретить, например, такое (Н. А. Морозову от 24 мая 1906 г.): «Сейчас вернулась из Думы. Какое она на Вас произвела впечатление? Знаете, я в первый раз почувствовала уважение к власти, м[ожет] б[ыть] потому что она наша — выбранная, которой мы добровольно подчиняемся? А до сих пор при встрече с какой-либо „властью“ мне только неизменно хотелось всякий раз сделать ей какую-нибудь гадость!.. Ах, как будет хорошо, когда у нас окончательно установится настоящая выбранная от всего народа власть! А пока я своим деревенским друзьям буду рассказывать про Думу»[436]
.