Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

В голодном 1906 г. Нина Михайловна разрывалась между желанием продолжать учебу и чувством долга, требовавшим от нее включиться в работу по оказанию помощи голодающим. В том же письме от 24 мая 1906 г. она писала Н. А. Морозову: «… меня теперь мучительно тянет сразу в две стороны — одна — это работать у моего профессора в Москве <…> — а другое — это бросить работу и ехать в Тульскую деревню — кормить ребят. И я не знаю, что мне выбрать, потому что там уже есть одна барышня и кроме того меня туда боятся отпустить! Как бы то ни было — завтра я окончательно уезжаю в Москву и там решу это…»[437]. Сохранился черновик ответного письма Н. А. Морозова (к сожалению, написанный простым карандашом, он очень плохо поддается расшифровке), в котором Морозов, как нам кажется, пытался мягко отговорить Нину Михайловну от этой затеи. «Меня не удивляет, дорогая Нина Михайловна, Ваша идея бросить на время науку, город, поехать в Тульскую губернию, как Вы выразились „кормить ребят“, — писал Н. А. Морозов. — Это естественный великий порыв, [характеризующий] всякую [живую] душу! Если б у Вас не было в виду [работать для более][438] более великого дела, то я это совершенно [вполне] одобрил бы и не сказал бы, что филантропическое дело…[439]»[440].

Однако это очень мягкое увещевание осталось непонятым и даже наоборот, было принято Н. М. Субботиной за поддержку участия в филантропической деятельности. В ответном письме Н. А. Морозову, написанном уже в середине лета, 8 июля 1906 г., из Москвы, Нина Михайловна писала: «Дорогой Николай Александрович! Спасибо! Я, знаете, боялась, что Вы осудите меня за мои колебания, потому что я прочитала ту Вашу повесть — „Заря Жизни“[441] и поняла — как Вы это решили для себя. Я ужасно обрадовалась Вашему письму и пониманию меня. Откуда Вы знаете так хорошо мои мысли?»[442] Из продолжения этого письма хорошо видно, что по крайней мере часть весны и лета 1906 г. Н. М. Субботина провела в деревне Тульской губернии, работая в общественной столовой; она также объясняла, почему решилась на такой шаг: «Сейчас ко всему этому примешался еще элемент жалости и тянет от науки к народу. Тянет так же сильно и неотвязно, как некогда тянуло и Вас и уж совершенно не принимает во внимание доводы рассудка. Нет, я хочу и непосредственно приносить счастье людям и служить им своей наукой! Наши столовые уже закрыты, т[ак] к[ак] новый хлеб поспел, но сколько еще других несчастных местностей, о которых надо подумать! Не знаю — смогу ли я что-нибудь сделать для них, и для науки. Когда я жила в Тульской деревне — я была счастлива тем, что могла помочь им; а когда я занималась наукой — у меня горит душа, и я не в силах бросить ее! А знать надо так много и жизнь коротка!» И немного далее продолжала: «Недавно я получила статью американца See[443] (Astr. Nachr. 24) „Upon the rigidity of the heavenly bodies“[444] и поразилась ее выводами. До какой смелости в определениях доходит этот ученый, вычисляя среднюю твердость небесных тел! Но от этих тройных интегралов мне стало страшно и взяло сомнение — дойду ли я когда-нибудь до возможности вполне понять и выполнить что-нибудь подобное? — Но я хочу, хотя от этого нет практической пользы человечеству… Но такие выводы окрыляют его!»[445] В другом письме Н. А. Морозову, от 18 ноября 1906 г., рассказывая о завершении очередной работы, Нина Михайловна восклицала: «Работа моя заканчивается, но впереди раскрывается необъятная перспектива и мне почти страшно! Наука так велика, а человек такой маленький»[446]. Впоследствии Субботина не забыла этот эпизод своей биографии и вспоминала о нем с некоторой ностальгией. «А потом работа на селе от Вольно-экономического об[щест]ва…» — писала она в воспоминаниях[447].