8 ноября 1942 г. «Праздник 25-летия советской власти прошел для меня необыкновенно: четыре дня подряд меня приглашали на торжественные заседания и ужины на трех этажах госпиталя. Их устраивали шефы. Ярко выразилась любовь ко мне больных. Шефы из крайкома подарили мне пять хороших книг, только что изданных, а жена первого секретаря крайкома принесла мне на квартиру прекрасный торт. Заказали для меня валенки, достали записных книжек. На объединенном заседании МЭП, командования и отличников нашего госпиталя мне опять пришлось заседать в президиуме с коммунистами. Словом, нельзя и ожидать лучшего ко мне отношения»[152]
.5 декабря 1942 г. «Приобретаю большой опыт (восемьдесят поздних резекций колена, например), изобретаю новые операции. Очень заботятся об улучшении условий моей работы и уже почти не приходится раздражаться. Привезли из Москвы рукопись моей книги. Профессор Приоров прочитал ее и написал отличный отзыв…»[153]
12 декабря 1942 г. «Профессор Приоров в своем отзыве назвал мою книгу одной из самых замечательных в области гнойной хирургии»[154]
.21 декабря 1942 г. «…Мое здоровье неважно: 18.12 я выписался из больницы крайкома, по-видимому поправившись. Но уже на другой день опять слег в постель вследствие большой слабости сердца… Больные и сотрудники заботятся обо мне. Начальник госпиталя доцент-терапевт говорит, что по выздоровлении я не должен работать больше четырех часов в сутки…»[155]
14 февраля 1943 г. «Печатанье книги еще не началось, но самым категорическим образом утверждают, что издадут тиражом в пять тысяч, а может быть, и десять тысяч… Отношение ко мне здесь самое лучшее, популярность такая же, как в Ташкенте. Шефы из крайкома узнали, что у меня обветшали рубахи, и принялись шить для меня две рубахи, чуть ли не шелковые. Еще одна новая сшита, и кальсоны из подаренной материи, так что белья будет достаточно»[156]
.Не достаточно ли? Перечитывая эти строки, не знаешь, чему больше удивляться: внезапному ли фонтану благодеяний или восторженности, с которой хирург их принимает. Все делает его счастливым: новые кальсоны и отзыв профессора Приорова, букет цветов от раненых и доклад на съезде хирургов, носовые платки и доверие начальства. Полноте, не возраст ли начал сказываться? Нет, профессор Войно-Ясенецкий по-прежнему в твердом уме и ясной памяти. Что же касается восторженности, то это у него вполне искреннее, это от полноты чувств. А началось все это вот с чего. В один из тех дней, когда сибирское зимнее солнце принялось вычерчивать все более высокие дуги над енисейским горизонтом, профессора Войно-Ясенецкого пригласили в краевой комитет партии. В этом красноярском Кремле, средоточии всей власти на территории, простирающейся от Монгольской границы до берегов Ледовитого океана, разговаривал с ним сам товарищ Голубев. О той беседе нам известна лишь одна деталь: первый секретарь Красноярского крайкома обещал снестись по телефону с первым секретарем Узбекистана Юсуповым, чтобы договориться о пересылке из Ташкента в Красноярск библиотеки профессора Войно-Ясенецкого. Но радость, которой после этой встречи буквально зафонтанировали письма Луки, показывает, что разговор в «большом доме» касался фактов более важных. Скорее всего, хозяин Красноярского края, с ведома еще более высоких инстанций, приоткрыл перед епископом Лукой то, что было пока государственным секретом. В отношениях между советской властью и Православной Церковью предстоят большие перемены. Возможно, Голубев намекнул профессору также, что в недалеком будущем поверх хирургического халата тому предстоит надеть рясу епископа Краноярского. Повторяю, у меня нет достоверных сведений о переговорах в крайкоме. Но, зная характер моего героя, я берусь утверждать, что никакая другая официальная информация не доставила бы ему столько радостей. Голубев, очевидно, связал собеседника обещанием до поры до времени сохранять разговор в секрете. И епископ Лука с гордостью почти целый год затем хранил государеву тайну, которая в том лишь и состояла, что Сталин – губитель Русской Православной Церкви – становится отныне ее первым другом и благодетелем.
К началу 1943 г., однако, альянс государства с Церковью стал настолько ясным, что и скрывать стало нечего.