Жизнь - игра

— Пятеро здоровенных, голых козлов против одного ребёнка с зубочисткой, — угрожающе начал, и весело закончил, — придётся и мне раздеться, а то ведь совсем соссыте. Порвав верхнюю рубаху, а затем штаны, оказался в том же виде что и они, собственно, как все, на этой поляне. Постоянно прослушивая ощущения Клим, почувствовал как она обомлела, решив, что я сошёл с ума от страха. Ну не прикол ли, — я боюсь за её разум, она переживает за мой… Взрослые душегубцы, вдруг ощутили дикий ужас, внушённый им моими контрастными словами, а ещё более действиями. Вдруг они прочувствовали, что полутораметровый ребёнок, прямо сейчас, на их глазах, уничтожил семь человек за несколько секунд. Разглядев сатанинский контраст, между лицом ребёнка и торсом Геракла, один — кажется зоофил, потерял сознание, двое других очень жидко и громко обделались, не сходя с места. Только двое оставшихся, запрыгали на ватных от испуга, волосатых ногах, изображая вялую попытку к бегству. Ударом шпаги, подрезал их подколенные сухожилия и развернулся от упавших к единственно стоящим на ногах «обосрамившимся хероям». Сложив руки на груди и держа на них свободно лежащую шпагу, предложил, подать мне верёвки занятые сейчас дамой. Всё ещё находящимся в ступоре, ничего не соображающим, бывшим крестьянам, повторил приказ отвязать девку и связать всех, оставшихся в живых, подельников. Таковых нашлось шесть, ровно половина из бывшей банды. Только проверив крепость спутанных рук и ног, забив всем кляп из обрывков одежды Клеменс, подбежал к упавшей без сил голой мадемуазель. Она даже не прикрывалась, безмолвно плача и глядя на меня. Подняв на руки, отнёс на попоны, уже расстеленные для сидения на холодной земле, возле костра.

Мы оставались совершенно голыми, когда я стал протирать её тело тряпкой смоченной в горячей воде. Благо обрезков тканей я набрал много, для снятия масла с кистей и палитры. Вытерев сначала глаза, губы и шею, подал на вилке кусок шашлыка, недавно снятый со шпаги и ещё не успевший остыть, даже горячий. Она непонимающе — вопросительно взглянула, на что я ответил по французски:

— Остывает же, жалко если пропадёт. Когда неожиданно, нарочито потешно, подмигнул, прерывая затянувшееся недоуменное молчание, Клеменс просто прорвало от смеха. Пока она смеялась, глядя на меня и вытирая слёзы, я устало и обиженно забросил весь большой шмат мяса себе в рот. Кусок оказался явно великоват для пережёвывания.. Тут её вообще скрутило от смеха. Повернувшись на бок, стуча рукой про холодной земле не могла выговорить и слова. Наконец, чуть успокоившись, произнесла:

— Василий я обязана дать вам уроки культуры еды.

— А я обязан вымыть вас, чтобы быстрее одеться, — обиделся наигранно, вытащив мясо изо рта и протирая запачканную ладонь.

— Нужно пообедать и до вечера стать экспрессионистом, под вашим чутким руководством. На вопрос: «Что делать с грабителями?» — уверил девушку, что оставлять их в живых невозможно по многим соображениям. Француженка безмолвно приняла эту необходимость.

Вчерашний приём с протиранием и согреванием кухаркиной дочки, повторился более натуралистично и в обратном порядке. Сначала, слегка протёр девушку сам, добиваясь её возбуждения, незаметными, как бы случайными касаниями любопытного ребёнка.

— Раз уж вы взялись быть моим преподавателем, помогите изучить женское, да и человеческое тело вообще, — рассудительно, почти приказал, по — детски откровенно перебирая интимные места француженки.

— Каждому художнику это крайне необходимо, — продолжил возбуждать её тело.

После получасовых ласк, изнемогая, Клеменс наконец заметила мою, чуть твердеющую мужскую принадлежность.

— Вот видишь, — обрадованно закричала, показывая пальцем. — Ты начинаешь взрослеть.

— Может он от холода набух и закостенел? — пробурчал недоверчиво.

— Давай теперь я, познакомлю тебя с возможностями твоего собственного тела, а заодно и согрею, — радостно вывернулась она из моих рук, запуская одну свою, себе между ног.

— Сделал больно, расцарапал? — обеспокоенно спросил, показывая на низ её живота, — давай смочу слюной, мне всегда становится легче если поранюсь, а сама ты тут не достанешь.

— Лучше бы собака полизала, — болтал деловито и авторитетно, — Бывало, как поцарапаюсь на выгоне, всегда Ветке даю полизать, — зарастает как на собаке. Клеменс резко перестала теребить свой, набухший, моими стараниями, женский половой орган. Выбрав самую жёсткую тряпку, она ожесточённо, почти яростно и быстро протёрла моё тело. Склонившись, принюхиваясь, повторила процедуру в особо ответственных местах.

— Теперь давай лечи, что расцарапал, — припомнила мой недавний разговор Клеменс, раскидывая ноги. — А я, буду согревать тебя.