Жизнь Исуса Христа

В Вифсаиде Юлиевой[400], вероятно на следующее утро, приведен был к Нему слепец для исцеления, которое и было совершено так же, как над глухонемым в Декаполисе. Из евангелий мы видим, что богатство и сила чудес соразмерялись с верою тех, над кем и при ком они совершались. В тех местностях, где вера была мала, очень натурально, что и чудеса повторялись нечасто и не в большом количестве. Так и тут не заметно уже было той всегдашней готовности, того сильного желания, какие замечались при совершении первых чудес. Самый образ совершения до некоторой степени был уже не тот, который виделся в прочих, переданных евангелистами чудесах, потому что в нем замечалась какая-то медлительность. Иисус взял слепца за руку, вывел его за город, смочил слюною его глаза и тогда, наложив на них свои руки, спросил: видит ли он? Слепец посмотрел на личности, находившиеся от него в довольно большом расстоянии и, не вполне излеченный, отвечал: вижу проходящих людей, как деревья, и до тех пор не прозрел окончательно, пока Иисус не возложил снова рук на глаза его. Тогда Он приказал ему идти домой в Вифсаиду, со строго повторенным запрещением не входить в город и не рассказывать об этом никому из горожан. Мы не можем объяснить причин такого усвоенного Христом выражения запрещения не говорить. Мне думается, что эта невозможность понять то, что управляло Его действиями, происходит иногда от краткости рассказов, в которых писатели пропускали многое, что им было вполне известно. Это нередко бывает в тех случаях, когда, рассуждая о своем предмете, они уверятся сами в ясности своих мыслей для тех, которые будут читать их. Точно также, но смутно можем мы догадываться о нерасположении Иисуса к языческим иродовым городам с занятой у греков архитектурой, с их беспечными обычаями, с их именами, напоминающими, как в этом случае, Вифсаида Юлиева, нечто самое презренное из людского рода. Догадка эта основывается единственно только на заметном старании Иисуса обходить их во время путешествия.

Оставив Юлиеву Вифсаиду, Христос направил путь свой к Кесарии Филипповой[401]. Здесь точно также у евангелиста Матфея вразумительно сказано, что Он не входил в самый город, а только посетил его страны, то есть обошел соседние селения. Кесария была городом, видевшим на своем веку множество превращений. Под именем Лаиса он принадлежал беспечным сидонянам; под именем Дана был главным убежищем воинственного из колен израильских, северною границею израильского царства и местом поклонения золотому тельцу. Канонизованный греками, он получил название Панеи, по имени пещеры под возвышающимся над ним холмом, которая посвящена была Пану, искусно отделена гротом и украшена нишами со статуями лесных нимф. Сделавшись столицею и резиденцией Ирода Филиппа, он был снова переименован в честь самого Филиппа и его покровителя Тиверия. Пред взором Спасителя расстилались высокие гряды Ливана и Антиливана, а также блестящие снежные массы Ермона, которые серебрились при дневном свете и принимали вечером радужные цвета от преломляющихся лучей солнца. Ему довелось обойти кругом озера Фиал и видеть, где Иордан, покидая подземное течение, вырывается весело на свет. Но с прискорбием пришлось Ему взглянуть на самую страну, с ее темными преданиями об отступничестве от веры израильтян, с ее жалкими подражаниями римскому империализму, с ее разбитыми статуями оскверненной греками пещеры.

Во время этого путешествия к северным странам случилось событие, на которое можно смотреть как на вершину Его земного учения. Он был один и стоял на молитве. Близ Него находились только апостолы, а толпа, которая беспокойно теснилась вокруг Него в других чаще посещаемых дистриктах, здесь только следовала за Ним в отдалении. По окончании молитвы, Иисус собрал апостолов и, во время пути, предложил два великих вопроса, от ответов на которые зависел, может быть, весь исход Его земного дела.

Во-первых, Он спросил: за кого люди почитают Меня, Сына человеческого?