В мнении евреев болезнь эта была ужасна. В книге Левит рассуждению о ней посвящено две главы: 13 и 16. В последней описан подробно обряд очищения. Священник велит принести две птицы живых, чистых, кедрового дерева, нитку красной шерсти и иссопа; затем велит заколоть одну птицу над чистой водой, в глиняном сосуде, куда погружает все принесенное вместе с живой птицей; кропит жидкостью на очищаемого семь раз, а живую птицу отпускает на свободу и объявляет больного очищенным. После того прокаженный должен обрить на себе волосы, искупаться и семь дней оставаться вне дома; потом вновь весь обриться, искупаться и, возвратясь домой через семь дней, на восьмой принести двух агнцев и одну агницу (однолетних, без порока), три десятых частей ефы пшеничной муки и один лог елея. Часть крови от агнца, принесенного в жертву повинности, и часть масла употреблялась с некоторыми обрядами для помазания правого уха, больших пальцев правой руки и правой ноги, остальная выливалась на голову очищаемого. Тогда уже больной объявлялся окончательно чистым.
Спаситель только простер руку, прикоснулся к прокаженному, и он мгновенно очистился.
Но это было великим нарушением буквы закона, который требовал обрядового очищения, даже от прикосновения к прокаженным[220], а в то же время и объяснением духа закона, который хотел милости, а не жертвы. Чрез прикосновение к телу прокаженного не осквернилась рука Иисусова, но тело прокаженного очистилось прикосновением святой руки Его. Таким же образом коснулся Он и нашей греховной человеческой природы, и мы сделались вполне чистыми.
Возвращение прокаженному здоровья было следствием сострадания Иисуса и Его доброй воли. Но даже и в этом случае Он выразил совершенное повиновение Моисееву закону, повелевши прокаженному сколько для доказательства чуда, столько же ввиду необходимости для страдальца и во исполнение Левитских установлений, идти, показаться священнику, принести обычные жертвы и получить законное удостоверение о своем очищении[221]. К такому приказанию Он прибавил прямое и строгое запрещение говорить об этом кому бы то ни было. Откуда выходит, что внезапность, с которой совершено было чудо, скрыла его втайне от всех присутствовавших, кроме, вероятно, нескольких лиц, непосредственно следовавших за Ним, хотя оно совершено было днем, вблизи города и в недалеком расстоянии от шедшей за Иисусом толпы. Но для чего же Спаситель, как при этом чуде, так и при многих других, говорил тем людям, над которыми они совершались, о сохранении того в тайне, — что впрочем никогда не исполнялось. Истинной и прямой причины, не имея о том извещений евангельских, мы не знаем, но ясно, что это зависело от обстоятельств времени и места, а равно от степени умственного развития лиц, над которыми чудеса совершались; ибо при одном случае, когда обстоятельства были различны, Он даже требовал громкого изъявления благодарности[222]. Может быть, это делалось для того, как предполагает св. Иоанн Златоуст, чтобы смирить дух гордыни, научить людей не толковать без толку о глубоком, внутреннем смысле даров Божиих, или для того, чтобы не возбудить сильного смятения в пораженных удивлением умах галилеян, или, быть может, даже для того, чтобы видеть самого Иисуса в истинном свете, не как великого совершителя чудес, не как всеобщего гакима, но как Спасителя мира посредством откровения и надежды.
Каковы бы ни были общие причины подобных запрещений, в настоящем случае необходимость молчания была очевидна.
Св. Марко[223] указывает нам ясно, что Иисус отослал прокаженного от себя необыкновенным образом.
Прежде или уже после такого удаления исцелил Иисус слугу сотника[226], неизвестно; но из того обстоятельства, что как евангелист Матфей, так и евангелист Лука помещают это чудо вслед за проповедью на горе, можно с достоверностью предположить, что Иисус, окруженный народом, искавшим Его в пустынных местах, увидел, что Ему невозможно удовлетворять всех мелочных требований законников даже и временным удалением от сообщения с людьми.