Сострадательное сердце Иисусово не могло вынести этой немой жалобы. Он подозвал больную к себе и, сказавши:
Во всем Евангелии нет другого примера такого нелогичного рассуждения, такого безнадежного тупоумия. Не прямой путь, который избрало оскорбленное невежество для произнесения своих замечаний, вызвал на уста Спасителя выражение негодования, против которого рош-гак-кенезеф должен был умолкнуть.
Трудно представить себе такое отсутствие нравственного чувства, если бы нам не приходилось почти ежедневно видеть одуряющее действие, производимое на ум «густым туманом решительного мнения», в особенности когда самое мнение основано только на пустейшем предании.
При объяснении фарисейских взглядов на субботу, которую из Божеского благодеяния они обратили в возмутительную тягость, Иисус постоянно менял доводы и доказательства. Перед иерусалимскими раввинами Он указывал на свою миссию и власть, поддерживаемые тройным свидетельством Иоанна Крестителя, Св. Писания Самого Отца, — который свидетельствует о Нем переданною в руки Его властью[474]
. Для фарисеев галилейских он приводил тексты из Св. Писания или представлял удостоверения, основанные на общем их взгляде на вечные принципы[475]. Но тупой и неразвитый разум переян не мог понять ни любви и свободы, которые лежали в основании учреждения субботы, ни власти Иисуса над субботою, как Господа субботы. Для них нужны были доказательства освязательные, которые бы не выходили из пределов их обыденной жизни[476]. Не считает ли себя каждый вправе, — говорил Иисус, — отвязать и отвести на водопой своего вола или осла в субботу, хотя это представляет больше труда, нежели возложение руки на больную женщину или быть исцеленною чудодейственным словом? Если их субботние правила снисходят к нуждам вола и осла, не должны ли они быть еще снисходительнее к жестокой необходимости этой дочери Авраамовой? Если можно предпринять труд в субботу для того, чтобы сократить часы жажды осла, то не следовало ли Ему без труда положить скорее конец жестокому сатанинскому истязанию, угнетавшему женщину в течение осьмнадцати лет? При таком безответном возражении нечего удивляться, что враги устыдились самих себя, а этот простой, невысокомудрствуюший народ