Жизнь Исуса Христа

Дорога тянулась, постоянно поднимаясь на Елсонскую гору, зеленым лугом под тенью деревьев, а потом внезапно повертывала круто к северу. С этого поворота виделся, как на ладони, Иерусалим. В ясной атмосфере, возникая из глубины тенистой долины, которая его окружала, восставал перед Ним город, с которым связаны были тысячи воспоминаний, и утреннее солнце, падая на мраморные башни и позолоченные крыши храма, отражалось огненным блеском, заставлявшим зрителя отвести глаза поневоле[558]. Такой блеск подобного города во все времена производит приятное впечатление. Многие путешественники из евреев и язычников задерживали своих лошадей и глядели на это зрелище с невыразимым волнением. Я сам, в среду на святой неделе, 14 апреля 1870 г., не при солнечном восходе, а при полном свете месяца, проезжал из Вифании этим местом и никогда не забуду впечатления, возбужденного во мне внезапным видом города, с его куполами, минаретами и мелькающими огоньками, когда он видится при лунном освещении. Но на тогдашний Иерусалим в «его царственной мантии гордых башен»[559] надо было смотреть, как на одно из чудес света. Он представлял зрелище великолепнейшее, чем нынешний разоренный, рассыпанный в прах город. И кто может изъяснить, кто может почувствовать могучий порыв божественного сострадания, который вспыхнул при этом зрелище в душе Спасителя? Возвеличилось ли, возрадовалось ли сердце истинного Царя этого города при взгляде на «массу золота и серебра»? Нет! далеко не так. На гробнице Лазаря Он проливал слезы молча, а здесь плакал навзрыд[560]. Стыд от посмеяния, боль от страданий, спустя после того пять дней, оказались бессильными, чтобы вырвать у Него хоть один стон из груди или вызвать слезу на глаза Его; но здесь чувство глубочайшего сострадания объяло Его сердце, и Он не только плакал, но разразился в рыданиях, которые прерывали Его слова. Странный триумф для Мессии! Странный переход от торжественных кликов! Освободитель плачет над городом, который уже поздно спасти; Царь пророчествует крайнее разорение народа, которым приходил править! Если бы и ты хотя в сей твой день узнал,воскликнул Он, между тем как народ глядел на Него в удивлении, не зная, что подумать или что сказать, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему!Слезы прервали слова Его и, когда возвратился голос, Он мог только прибавить: но сие сокрыто ныне от глаз твоих. Ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отвсюду. И раззорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня ни камне, зато что ты не узнал времени посещения твоего.Раввины, изъясняя пророчество Иезекиилево[561], говорили, что облако славы отошло из храма, на восток к горе Елеонской, и там три года напрасно призывало народ голосом человеческим к раскаянию, а затем удалилось навеки. Этот голос Иисусов был последним воззванием Славы Господней к народу с горы Елеонской.

Верно, буквально, ужасно, через пятьдесят лет исполнилось пророчество Иисусово. За четыре года перед войной, когда город наслаждался полнейшим миром и счастьем, мрачный маньяк бродил по улицам города, повторяя беспрестанно: «Голос с востока, голос с запада, голос от четырех ветров, голос против Иерусалима и святого дома, голос против женихов и невест, голос против всего народа!» Никакое бичевание, никакие муки не могли исторгнуть от него других слов, кроме: «Горе! горе Иерусалиму! горе городу! горе народу! горе святому дому!» — до тех пор, пока семь лет спустя, во время осады, он не был убит камнем из катапульты. Голос его был отголоском голоса пророческого.