Жизнь как КИНО, или Мой муж Авдотья Никитична

— Ой, не могу! — захихикала пенсионерка Мария Ивановна, дачница из Москвы. — Обхохочешься с вами! И в цирк ходить не надо! Ну и дела! Ну и назавещал вам Ильич!

— Кому нам?!. А тебе не назавещал?! Мать твою так… — Мишка грозно двинулся к Марии Ивановне. — И вообще, ты кто здесь такая, чтобы рот открывать?! А ну, отвали отсюда!

Мария Ивановна, обиженно поджав губы на пухлом лице, тряхнув двойным подбородком и буркнув «грубиян невоспитанный», быстро засеменила на тоненьких, кривых ножках к дому.

— Ну?!. — Мишка выжидающе посмотрел на меня. Соседи молчали. Повисла пауза.

— Ну ладно… доставайте, — неуверенно проговорила я, в глубине души надеясь, что все это — пьяный треп и что наутро Мишка забудет об этом своем обещании. Но Мишка не забыл и не натрепался. Он достал все, что обещал…

Время от времени к дому подъезжали КРАЗы и КамАЗы с военными номерами и что-нибудь сгружали. Территория вокруг дома напоминала большую строительную площадку: желтели горки песка, пестрел гравий, краснел отборный кирпич. Ждал своей очереди аккуратно сложенный шифер и штакетник. Под прозрачной пленкой красовался тес. Работа кипела вовсю. Нанятые нами два плотника-самоучки из соседней деревни, закончив подводить фундамент, настилали пол из отменной половой, шпунтованной доски. Я смотрела на все это, радовалась и мне до сих пор еще не верилось, что проблема, которая еще совсем недавно казалась мне неразрешимой, решена так легко и просто.

Мишка, словно прораб, крутился тут же и, с трудом держась на ногах, давал плотникам советы. Я остановилась на пороге, не решаясь ступить на белый струганый новый пол. В доме приятно пахло древесиной.

— Ну как, хозяйка? — увидев меня, развел в сторону руки Мишка, словно готовясь обнять меня. — Дела идут, контора пишет?.. Вот то-то! Мишка слов на ветер не бросает! Сказал — сделал! Сервис! — Он выплюнул на новый пол маленький сжеванный окурок и поднял кверху желтый прокуренный палец. — Фирма «Мы наше советское счастье из крепких не выпустим рук» и Мишка — ее президент! — посмотрел на меня мутными глазками, слегка покачиваясь взад-вперед, и вдруг спросил:

— Наш уговор помнишь?.. Так где же водка?..

— Помню я про водку. Пока нигде не могу ее купить. Не волнуйтесь, будет вам водка.

— А я вот волнуюсь, потому что такое дело обмывать полагается, а ты динамо крутишь!

— Да ничего я не кручу. Не можем мы найти водку. Ищем и я, и муж. Найдем и отдадим вам за ваши труды. Обязательно отдадим!

Мишка посмотрел на меня недобрым, недоверчивым взглядом.

— Ну-ну… а то смотри…

— Господи! — взмолилась я. — Хоть бы поскорей наша перестройка закончилась и все изменилось бы у нас! Чтобы жили мы по совести, по-человечески! Чтобы в магазинах все было! Чтоб стали мы добрее друг к другу…

— Ну, заблажила… как тебя там… Эмма, что ли… Ты чего, дура, что ли? Ты в перестройку, что ли, веришь? — перебил меня Мишка. — Ну, ты даешь! Так это же та же самая Евдокия, только в другом сарафане. Раньше нам мозги пудрили со «светлым будущим», а теперь с «перестройкой». Подождите, мол, граждане-товарищи, скоро все будет «хоккей»! Сами, суки, икру ложками жрут и коньяком запивают, а нам все удавку на шее затягивают и просят: «Потерпите!» Тьфу, твари! — Он сплюнул и погрозил мне пальцем. — Про водку не забудь! — и пошел со двора, заорав пьяным, дурным голосом на всю деревню:

Перестройку мы встречали
И от радости кричали,
А как подытожили,
Стало ясно: Дожили!

Водку мы теперь не пьем,

Колбасу не кушаем,
Все у телика сидим,
Длинны речи слушаем!

Дайте улицу пошире,

Шайка жуликов идет:
Лигачев гармошку тянет,
Мишка песенку поет.

Я смотрела вслед хмельному Мишке и думала: в доброе время и песни-то добрые складывал русский мужик, а в смутное…

Неожиданно заморосил колючий холодный дождь, сорвав со старого клена первый желтый лист — предвестник осени. Заканчивалось долгожданное, короткое лето. Подошел к концу мой законный отпуск.

1990 г.

Господи, не прощай нас!

Они гуляли вдвоем, по три раза в день, в одно и то же время. По их прогулкам можно было проверять часы. Ходили они по асфальтовым дорожкам дворового сада неторопливо, часто останавливались и подолгу отдыхали, словно бы щадя друг друга. Я часто видела их из окна и всякий раз, глядя на эту пожилую пару, была растрогана их привязанностью друг к другу, заботой и нежностью, исходившей от них. Чувствовалось, что они — одиноки в этой жизни, что их только двое: она и он.

Она — это моя соседка этажом выше, а он — ее собака Тишка.