Пятый год я живу в этом доме и пятый год ежедневно наблюдаю эту картину. Не скрою, что поначалу я недоумевала, как, видимо, и все, глядя на эту старую женщину с маленькой, непородистой разжиревшей собачонкой, к тому же изуродованной возрастной грыжей, которую даже летом заботливая хозяйка подвязывала серой рваной шалью. На фоне молодых, резвых, породистых пуделей, колли и фокстерьеров, которые в последнее время вошли в моду и наводнили наш двор, эта женщина со своей собакой представляла жалкое и уродливое зрелище. Собака, похожая скорей на поросенка, до того она была кругла и толста, что, видимо, доставляло ей самой немало неудобств в жизни, да еще эта нелепая шаль…
Однажды мы встретились в лифте. Они собирались на очередную прогулку. Я не стерпела и спросила: «Зачем вы так изуродовали собаку, для чего так раскормили ее?», хотя, честно говоря, хотела спросить: «Для чего вы мучаетесь с этой собакой? Почему не усыпите ее?» И хорошо, что не успела задать ей этот бестактный, бездушный вопрос.
Анастасия Павловна, так звали эту женщину, ответила мне тогда:
— Тишка очень мало ест. Я буквально впихиваю в него еду. А толстый он потому, что больной. Сахарный диабет у него, астма, сердечная недостаточность. Старенький он уже, пятнадцатый год ему пошел. Помножьте-ка на семь…
Потом, всякий раз встречаясь с ними, я справлялась о здоровье Тишки, а благодарная за это Анастасия Павловна рассказывала мне все новое и новое о Тишке и о своей жизни.
… Однажды под вечер, возвращаясь откуда-то домой, она увидела в подъезде троих мальчишек, мучивших щенка. Он был очень мал и слаб. Они скидывали его с четвертой ступеньки на каменный пол. Щенок распластывался на все четыре лапы, громко кричал, моля о пощаде, а юные пионеры в красных галстуках весело хохотали, наслаждаясь медленным убийством беззащитного, маленького существа.
Когда Анастасия Павловна вошла в подъезд, щенок уже не смог подняться с пола и только тихонечко стонал. «Чей это щенок? Что вы с ним сделали?..» Ребята не отвечали. «Что вы тут делаете в этом подъезде? Где вы живете?..» — продолжала задавать вопросы Анастасия Павловна. Ребята врассыпную бросились наутек. Она подняла щенка. Он сильно дрожал и лишь изредка продолжал тихонько стонать, словно всхлипывать. Анастасия Павловна принесла его домой, в свою однокомнатную квартиру, где жила одна. Это было почти пятнадцать лет тому назад. С тех пор они никогда не разлучались. Тогда она с трудом выходила его, отнеся на следующее утро в ветлечебницу, где Тишке наложили шину на перебитую переднюю лапку. Кормила его насильно, вливая ему в защечинку по чайной ложке молоко с желтком и раз в день выносила его на руках погреться на теплое весеннее солнышко. Тишка выжил, окреп, подрос и, в благодарность своей спасительнице, своей маме, — а Тишка считал это именно так, потому что своей настоящей мамы он не знал и не помнил — он на все годы полюбил больше жизни эту женщину и был ей предан, как только может быть предана собака человеку.
— Может быть, стыдно и грешно говорить об этом, — поведала мне Анастасия Павловна, — но люблю я его больше своего сына. Он же все понимает, только сказать не может. У меня неприятности были одно время с сыном и с невесткой, обижали они меня сильно, и я часто плакала, так Тишка сядет рядом, в глаза мне смотрит, а у самого из глаз слезы катятся: «Не плачь, мол, а то я тоже буду с тобой плакать». А если я заболею и слягу в постель, то ляжет возле кровати, положит морду на мои тапочки и будет лежать, не двигаясь, без еды и воды, пока я не встану. А от сына родного я всю жизнь только грубость и обиду терплю. А теперь и вовсе обо мне забыл, с тех пор, как в Норильск с женой на заработки уехал. Шестой год ни одного письма…
Прозвучавший в восемь утра телефонный звонок недобрым предчувствием ударил мне в сердце. «С вами говорят из двадцатой городской клинической больницы. Вас просит приехать Гуляева. Ее с инфарктом вчера привезли».
— Но вы, вероятно, ошиблись. Я не знаю никакой Гуляевой.
— Некогда мне с вами выяснять, — раздался в трубке нетерпеливый голос. — Просила больная вам позвонить. Гуляева Анастасия Павловна.
Отложила все дела и поехала в больницу. Анастасия Павловна лежала в коридоре, так как мест в палате не было. Возле ее кровати стояла капельница.