Жизнь как квеч. Идиш: язык и культура

Эту традицию принято считать показательным примером еврейского великодушия. Мы так мягкосердечны, так незлопамятны по отношению к врагам, что выпиваем на четверть глотка меньше, то есть лишаем себя части наслаждения в знак сочувствия египтянам. Это толкование подобно пластинке «Ramones», первых панков: и то и другое — блестящая попытка выдать примитивное за прогрессивное. Такую трактовку обряда еще в пятнадцатом веке предложил выдающийся толкователь Торы Исаак Абарбанель^{47}, но чтобы укорениться в еврейском сознании, ей понадобилось около четырехсот лет. До того общепринятая версия была совсем иной: «мы уменьшаем количество вина в кубке так же, как Бог уменьшил количество египтян», вполне понятная интерпретация. Мысль Абарбанеля подхватил и распространил Шимшон-Рафаэль Гирш (1808–1888), основатель и идейный руководитель неоортодоксального течения в иудаизме. Немецкие евреи, представители этого течения, стремились к тому, чтобы сочетать неукоснительное соблюдение религиозных обрядов, прогрессивное светское образование и свободное владение немецким языком. Гирш хотя и был убежденным противником реформистского иудаизма, но быстро сумел отличить вечное от преходящего — и охотно изложил свою мысль, причем не на иврите или идише, а на немецком, то есть на языке, понятном даже гоям.

Вероятно, Гирш надеялся, что благодаря его объяснению мы будем выглядеть более здравомыслящим народом, но немцы ничего такого не заметили. Зато сами евреи восприняли новое толкование с таким энтузиазмом, что о предыдущей трактовке сейчас уже почти никто не знает. Но изначально — очень давно, задолго до появления идиша, — называя каждую из казней, люди не окунали пальцы в вино, а трижды сплевывали: так, упомянув в разговоре какое-то несчастье, добавляют «тьфу-тьфу-тьфу».

Все это происходило за длинными столами, где люди сидели лицом к лицу. Куча родственников — многие из которых имеют зуб друг на друга или просто ищут, с кем бы подраться, — сидят за одним столом и плюются. Египетских казней десять: по три плевка на каждую казнь, стало быть, по тридцать с человека плюс еще восемнадцать (троекратное «тьфу-тьфу-тьфу» до и после перечисления казней), итого сорок восемь плевков от каждого участника седера. Умножьте на количество гостей, хватайте зонтик и спасайтесь, кто может.

Перечислять казни, не защитившись апотропеическими средствами… нет, об этом и речи быть не могло. Вопрос был только в том, как совершить обряд, избежав хамства, антисанитарии и домашних раздоров. Слюна нужна, а плеваться не хочется. Выход, который евреи нашли — окунать палец в вино и брызгать, — мог появиться только в культуре, запрещающей пользоваться зонтиком в субботу (раз Тора не разрешает нам ставить палатку в субботу, то и зонт подпадает под запрет).

И евреи, и неевреи сплевывают, чтобы отогнать беду. Наверно, все знают, что человеческая слюна — верное средство против темных сил. Но она будет охранять вас, только если вы намеренно распылите ее вокруг себя. Если же просто набрать полный рот слюней или случайно брызнуть ими — это ни от чего вас не спасет, разве что от симпатии со стороны противоположного пола. Дело не в самом наличии чудесной влаги, а в ее выбросе. Она проявляет свои волшебные свойства только в полете, что и натолкнуло древних евреев на мысль: «Кто сказал, где штейт гешрибн („записано“), что движение слюны должно начинаться во рту? Давайте просто найдем ее где-нибудь — не внутри, а снаружи — и дадим ей толчок, то есть брызнем, тогда эффект будет тот же, что и от обычного плевка. Но где найти остатки нашей слюны и как их распылять? Ведь это всего лишь остатки…»

Бог, как гласит идишская поговорка, шикт ди рефуэ фар дер маке — «посылает лекарство прежде чумы». Галоха велит выпивать четыре столовых ложки вина в течение седера; бокалы всех участников трапезы, в том числе и детей, наполняются (и осушаются) на определенных этапах седера. Первое обязательное возлияние происходит задолго до перечисления казней египетских — так что к тому времени, как дело доходит до казней, у каждого в бокале уже достаточно слюны, чтобы совершить апотропеическое действо, и еще достаточно вина, чтобы привести эту слюну в движение. Палец выполняет роль языка.

Так возник этот пасхальный обычай. Но логика его преобразований слишком замысловата, чтобы разгадать ее; теперь за столом уже никто не плюется, так что источники обряда были забыты. Большинство людей соблюдают ритуал просто потому что так принято. Предложив другое толкование, Гирш проделал блистательный маневр — нашу попытку спасти собственную шкуру он выдал за заботу о шкуре другого.

III

Итак, еще тысячу лет назад, когда в разговоре упоминались казни, мы чувствовали потребность как-то защитить себя; отсюда видно, что иудаизм — как цивилизация и как образ мышления — пронизан верой в могущество слов и значимость имен. Иудей никогда не согласится с шекспировской Джульеттой: