Жизнь как неинтересное приключение. Роман

У Машеньки два лица. Одно – для людей, другое – для зеркала. А для себя лица нет. И если верить книжкам вашим с многими знаками и многими заковыками, то всё можно разрушить, а там, где разрушено, создать новое. Только кажется мне, чувствую печенью, что враньё это всё, – стоит Машенька одна, как перст посреди хаоса, обнажена и растрёпана, с бутылкой холодного пива в уставшей руке. Чёрт с вами, окаянные! Может, и вправду отпустит. Хлопнула крышку о край стола, хоть и требовалось повернуть по указателю, сделала два жадных глотка, с подбородка вытерла лишнее. Вспомнила вдруг недалёкое: как случайно подглядела отчима в спальне за просмотром порнухи, а он заметил, но виду не подал, и после тоже не проронил ни слова, и даже в шутку не пытался обратить, и взгляд его этот… слишком уж пристальный. Вспомнила и про то, как после и сама на порнхаб залезла – и только когда кончила задумалась, что ролик нашла по #stepdad. Daddy, блять. Вспомнила и – тут же метнулась к нему в комнату проверить историю поиска в его личном ноуте. Вдруг он любитель наверняка этого интересного. Баб не водит, мужиков тоже, может, втихаря палит меня в душе, или камера в спальне стоит, может, он даже видел, как я дрочила, глядя на #step… – задохнулась Машенька: то ли от страха, то ли от возмущения, то ли от нестерпимого желания.

Открыла лэптоп, залезла в историю поиска – так и есть: порнухи, как у школьника, и все её возраста, в чулочках, сука, и с хвостиками. Ну, давай посмотрим, на что у тебя дымится, – развернула на полный экран, улеглась на подушки. Но тут же вскочила и поставила на паузу. А ведь и вправду, кажется, отпустило, – подумала Маша, прислушавшись. Никого. Сердечко, сердечко, куда ты несёшься, обожди пока, окаянное: залпом допила пиво, сходила к холодильнику за новым, покурила в две затяжки и выбросила окурок в раковину. Улеглась и снова включила.

Лежит Машенька по всем справкам умная, талантливая, интеллигентная девушка с отзывчивым сердцем и богатым внутренним миром, ласкает себя на отцовской постели, разлив остатки пива по стёганному покрывалу, вот-вот дойдет до самой сути мирозданья, только глаза закрыла и на экран давно не смотрит. Свои персонажи у Машеньки, куда ближе, куда желаннее. Милая, что же ты, чего ты творишь, в своём ли уме, здорова ли, Маша? Нет, не здорова я, вот-вот сдохну, только никому не говори, никому-никому, пусть между нами только, помоги лучше, заткни меня, дуру, а то взвою сейчас так, что Пётр с Павлом у ворот яузских услышат. И взвыла, как никогда в своей жизни – весь экран в каплях, с бёдер, судорогой сведённых, стекает на покрывало.

– Маша! Маша! Слышишь ли ты? Что ты принимала? Что ты приняла, Маша? От пива так не бывает! Ты слышишь?! – держит отец за плечи, ко лбу её вспотевшему зачем-то ладонь прикладывает. Выдернул из-под неё покрывало, укрыл срам. Открывает глаза Маша, улыбается: а я как раз тебя вспоминала, а ты вот он.

– Ты себя вообще слышишь, дура?! Что ты несёшь?! Ты чего в квартире наделала?! – распахнул окно настежь, из шкафа достал халат, протянул. Оденься, пожалуйста. Фыркнула Маша, но всё же надела.

Послушай, Маша, я тебя ругать не буду, поворчу, может быть, и ладно. Ты только скажи, что ты принимала и сколько, потому что иначе я помочь не смогу, понимаешь? Иначе придется скорую вызывать, а там они церемониться не будут, в дурку отправят до лучших времён и всё, понимаешь, Маша, и всё, а иначе никак, я боюсь за тебя, ты же совсем без головы, вдруг взбредёт за окном драконов ловить или ещё чего… – гладит отец дочку по голове, а сам от волнения задыхается. – Машенька, послушай меня, пожалуйста, очень прошу.

– Ты, главное, сейчас сам послушай и не перебивай. Тут вот что: все, оказывается, всё про нас знают, фэбосы давно всю квартиру прослушивают и просматривают, я жучки у себя поискала, но они снять успели, чтобы у меня доказательств против них не было, соседи тоже в курсе, они мне сами сказали, что давно информацию собирали…

– Маша!

…что ты за мной подглядываешь и на меня дрочишь, и что ты мне как-то снился, но сказали, что если я тебе отсосу, то всё замнут и нас с тобой не посадят, ты сам не переживай, я девочка давно взрослая, я тебе такой минет сделаю, какого у тебя никогда в жизни не было, мне и самой хочется…

Машенька!

…а вот в тюрьме гнить в двадцать лет я совсем не хочу, а ты так совсем развалюхой выйдешь, в конце концов, я тебе и не родная вовсе, так ведь, да и в рот только, так что давай без этих вот твоих выебонов про законы морали, принципы эти твои, я же сама видела, как хуй свой на меня дёргаешь, как смотришь на меня постоянно, что? Нравлюсь тебе? Хочешь меня? Хочешь?

Мнётся, как семиклассник прыщавый на школьной дискотеке. Машенька, ты зачем… зачем же ты так… я же тебя вот этими руками пеленал… – и вдруг заплакал.

– Ненавижу тебя, суку! Как же я тебя ненавижу! – говорит Машенька и, как была, в незапахнутом халате, вся в лепестках роз и японских иероглифах, так в окошко и вышла. Куда ты, дура?!

Тоже мне птица.