Жизнь как неинтересное приключение. Роман

То-то ведь и оно, что творческих весьма много. Кто-то в коридоре танцует, кто-то поёт в палатах, некоторые страдают акционизмом и вполне могут выразить свое негативное отношение к распорядку прямо на посту дежурной сестры. В таких случаях обычно производится проветривание не менее пятнадцати минут, всех артистов свободного жанра, всех певцов, танцоров, стендаперов и художников загоняют в одну палату, акциониста же моют, моют старый палас, сестра матерится, плачет и курит в раскрытое окно, нарушая все противопожарные нормы. Честно говоря, с нормой тут вообще не очень.

Ровно в шесть вечера выдают по тарелке гречневой каши с рыбой, половинке яблока или бутерброду. Бутерброд состоит из черного хлеба и масла, иногда вместо масла сыр, иногда вместо вообще ничего не бывает, потому что не всегда, наверно, можно взять что-нибудь и заменить. Так же и с некоторыми людьми: заменят кого-нибудь, а оказывается, что он незаменим, а тот, кто заменил – не на своём месте. И вот всем плохо. Все пьют таблетки. Плачут в подушку, держатся из последних сил, скрипят зубами, требуют справедливости, творят всякое. А где это видано, чтобы человек, полный гармонии и радости, что-нибудь сочинил, кроме тупой довольной улыбки?

Впрочем, и таких у нас тоже немало. И все без разбору ровно через полчаса выходят на вечернюю прогулку. Гулять же можно только в специально отведённом месте: от крыльца, где всегда стоит дежурный, между скамеек и до самых гаражей, которые примыкают к забору. В гаражах давно нет никаких машин, но там часто собираются, смеются и слушают телефоны, иногда телефоны появляются над забором и горят огоньками. В сумерках выглядит довольно красиво, некоторые даже плачут от благодарности и машут руками, приветствуя. Доктор же как-то сказал по секрету, что это стримеры, болезнь такая, за ними ухаживать надо, а не плевать на них со второго этажа, потому что всё равно на стекле остаётся, а ещё отмывать потом. В общем, людей за забором часто жалеют, как они там, бедолаги, и сколько продержатся – даже сердце иногда кровью обливается.

В половине восьмого назначается телевизор, но некоторым противопоказано, потому что их начинает тошнить от происходящего. Остальные относятся с пониманием, но продолжают смотреть, потому что читать ещё тяжелее, расстраиваются. Раньше смотрели все планету животных, но врач ещё в прошлом году запретил, потому как много в мире агрессии, и всё у них лишь бы пожрать да потрахаться, а это возбуждает, а перед сном дают только стакан кефира и успокоительное, так не наешься. Поэтому с прошлого года работает только один телеканал, а все остальные запрещены по местным законам. Вчера была четыреста третья серия, Бегюм признался Альмиле в любви, принёс ей гранаты, чтобы покушать, а она сказала, что хочет детей, но у неё с этим большие проблемы, а на гранаты у неё страшная аллергия, а потом началась реклама кошачьего корма и пенсионной реформы, сестра сказала, что сама подумывает теперь перейти, а на что перейти не сказала, вдруг больной какой-нибудь сболтнёт лишнего. Есть и такие, кто в нарушение всех правил и предписаний, каждый день смотрят разное и только делают вид, что одно и то же, но такие уж точно не сболтнут, потому что себе на уме.

Вообще, распорядок – оно, конечно, дело хорошее, но у многих здешних и свой распорядок имеется. К примеру, в понедельник Василий Фёдорович просит дежурного достать к вечеру хорошего вина, потому что у него свидание с одной всем известной особой, а уже во вторник, ещё до первых уколов, Вероника требует выдать ей прокладки, и, что самое ужасное, – персонал думает, что это один и тот же человек. Может, так оно есть, в мире вообще много ужасного, но тут вопрос деликатный, можно и выдать. А в половине девятого выдают кефир. Если случается Вероника, то на выдаче происходит заминка, потому что в организм пихать что попало – такое себе занятие, и лучше сразу выяснить процент жирности. Василий же Фёдорович пьёт Клико и заговорощицки подмигивает дежурному.

В половине девятого жизнь окончательно закатывается. Люди, как и положено, пытаются себя очистить: водой, таблетками и молитвой. Таблетки же выдаются каждому по делам его, молитва – у каждого своя: кто-то молит за близких, кто-то переживает за политическую обстановку и ядерный потенциал, кто-то просит телевизор говорить тише, кто-то просит прощенья за то, что жизнь прожил бездарно. И только вода из одной на всех трубы. На очищение даётся не более часа с ещё одной половинкой. Таким образом время хорошо делится на три равных отрезка, а люди отходят к забвению. А на следующий день всё повторится и многим снова придётся прожить свою жизнь сразу набело. В общем-то здесь – дай Бог каждому. С другой стороны – кто его знает, что дано. Ровно в десять свет в глазах гаснет. Но где-то в конце коридора, у поста дежурной медсестры, он всё-таки брезжит.